Ответом мне послужил лишь пугающий вой ветра снаружи.
От неуютности обстановки я скинула с ног башмаки и подтянула
ступни под себя, еще плотнее укрываясь в одеяло.
Когда Кроули вернется, я услышу и успею принять прежнюю позу, а
пока в попытке согреться прикрыла глаза, дышала теплым воздухом под
одеялом и представляла, что я — нахохлившийся воробей на зимнем
ветру…
Сижу на ветке рябины, наблюдаю, как снег белым полотном укрывает
всю землю, как полотно становится мягкой подушкой, на которую
ложится моя голова, и одеяло, укрывающее меня, тоже из снега,
только мне под ним не холодно, а наоборот, жарко.
Особенно спине и груди… и так хорошо и комфортно, что хочется
спать и спать, до бесконечности.
Но на соседние ветки садятся птицы, которые заводят свою звонкую
песнь, и приходится открыть глаза, встречаясь с реальностью.
Все еще ночь. Шатер. И Кроули на одной кровати со мной.
Прижимающийся и даже обнимающий так крепко, что вскрик
неожиданности сам вырывается из моей груди.
— Зачем же так орать? — голос Кроули прозвучал сонно и беспечно.
— Мне, может, тоже брезгливо спать с двухсотлетней старухой, но я
же не ору.
— Брезгливо?! Уберите руки с моей груди! — взвилась я, пытаясь
спихнуть с себя огромную лапищу.
— А вы — задницу с моей кровати, — отозвался хам,
переворачиваясь на другой бок. — И вообще, спите дальше, аббатиса.
Мне до вас и дела нет.
И в подтверждение своих слов этот гад захрапел.
Меня затрясло от негодования.
Я вскочила с места, ощупала себя в полутьме. Убедилась, что
одежда на месте, разве что все перекособочилось, будто у уличной
девки, а кишнот[1] и вовсе потерял свою
форму, превратившись в изломанное белое нечто.
Теперь, чтобы вновь надеть его на голову, пришлось бы немало
повозиться.
И придется!
Я бросила гневный взгляд на Кроули, который продолжал беззаботно
спать. Меня же продолжало колотить только от одной мысли, что мы
лежали не просто рядом, а почти в обнимку!
Немыслимо!
Ужасающе!
Будь я сейчас в статусе незамужней девушки, это было бы
немыслимым позором до конца дней.
В статусе аббатисы же я понятия не имела, что делать.
Разумеется, я была оскорблена и наверняка запятнана. Церковь
явно осуждала подобные вещи в отношении монахинь, а посему я,
наверное, теперь должна была неистово молиться, прося у Бога
прощения.
Вот только вместо этого я толкнула Кроули в бочину, да так
сильно, насколько сил хватило.