— Что за заспанный вид, негодная! — она ткнула в меня аккуратно
наманикюренным пальчиком. — Смотри, на лекции не опаздывай, соня,
не позорь наш род!
Сама она, несмотря на бессонную ночь, проведенную где-то на
балу, выглядела великолепно. Для Доретт работают лучшие портные
столицы, и сейчас ее вечерний туалет — темно-бордовое нижнее платье
из плотного эльфийского шелка с огромным декольте и легкое верхнее
платье из более светлой органзы, чуть прикрывающее почти обнаженную
грудь, — превосходно подчеркивал точеную фигуру и бесстыдно
обрисовывал стройность ног. Все-таки Зора ошибается: такой ли
красавице завидовать чьей-то внешности, тем более настолько
сомнительной, как моя!
Я с показной покорностью поклонилась мачехе, втайне радуясь, что
больше никогда-никогда не увижу ее: — Да, Ваша Светлость.
Какое же это счастье — уехать и больше не возвращаться в этот
дом. Никогда — это слово иногда звучит так сладко…
Замечталась, и первые раскаты грянувшей в холле грозы прошли
мимо меня. А она разразилась и нешуточная.
— Потрудитесь объясниться, сьерра, почему вы являетесь домой
только утром и в таком непотребном, растерзанном виде? — гремел на
весь дом разъяренный герцога.
Вот это да, а я-то и не заметила, что прическа Доретт в полном
беспорядке: часть прядей спутанной волной упала на плечи; очевидно,
шпильки потеряны. Наверное, много танцевала? Вон как горят губы и
щеки!
Доретт дей’Холлиндор, испуганная необычно суровым тоном супруга,
судорожно подняла руки к прическе в попытке поправить ее, чем
привела его светлость в еще большую ярость. Мачеха, очевидно, не
поняла этого, потому попыталась возражать:
— Но, послушайте, Винерт…
— Замолчите же! — окрик герцога наверняка был слышен даже на
улице. По холлу пронесся резкий ледяной порыв и одна из больших
картин, висящих на стене, с грохотом обрушилась на пол. Из половины
для слуг выбежал дворецкий, но мгновенно понял, что происходит, и
застыл в дверях, не решаясь выйти в холл.
— Идите к себе, сьерра. Вам запрещено выходить из комнаты.
Подумайте о том, кто вы, а также — кто я для вас. Не позволю
топтать свое имя никому, запомните это. Идите же! — он махнул рукой
в сторону лестницы и быстрым шагом направился к выходу.
А я засеменила за ним, стараясь как можно надежнее спрятать
улыбку. И, возможно, я очень плохой человек, но видеть, как мачеха
с поникшими плечами бредет к лестнице, было тхарски приятно.
Отослала меня прочь, гадина? Что ж, теперь его светлость займется
твоим воспитанием! Да, я вредная и злопамятная.