— А тебе?
— Я работаю и устал.
— Так я тоже теперь работаю и
устала.
— Ты вышла на работу всего месяц
назад, а ведешь себя так, будто отпахала без выходных и отпуска уже
пару лет!
Яра замолкает. Ей тоже хочется
жалить, но слова не приходят. А можно паузу, чтобы придумать
достойный ответ? Нет? Какая жалость… Но почему-то ее молчание
вместо того, чтобы успокоить Грача, только раззадоривает его
сильнее.
— Что? Не по нраву взрослая жизнь?
Уже перетрудилась?
Она не перетрудилась. Просто все
сложилось совсем не так, как она надеялась. Не так, как она
представляла. Только вот Гриша об этом не знает, потому что в
последнее время они редко разговаривают по душам. А есть вещи,
которые очень сложно сказать во время мытья посуды.
— Чего ты молчишь? — зло кидает он,
явно желая подчеркнуть этим, что сказать в свою защиту ей
нечего.
— А тебе как будто интересно, что я
могу сказать, — бормочет Яра.
— А вот интересно.
— Тогда так. Я не посудомойка. Я
пришла домой отдыхать и буду отдыхать. И сейчас я хочу
прогуляться.
— Никуда ты не пойдешь, —
припечатывает Григорий. — Мы еще не закончили. Что за истерика на
ровном месте? Что с тобой происходит?
— Да все со мной нормально! —
срывается Яра. — Это ты ведешь себя так, будто терпишь мое
присутствие, а я тебе за это еще и должна!
— Я терплю?! — вспыхивает Грач. — Да
последний месяц ты будто еж: шипишь на каждое мое слово,
отшатываешься от меня, словно брезгуешь. И да, я терплю все это! И
еще пытаюсь быть с тобой вежливым. А думаешь, приятно?
Ах, это она — еж?..
— Ох, ну спасибо. Ты со мной вежлив!
Как это мило! Именно то, что мне нужно! Чего ты ко мне пристал?
Чего ты вообще пришел так рано? Я тебя две последние недели раньше
одиннадцати дома не видела.
— То есть мне теперь дома вообще не
появляться?
— Ко мне не лезь, и можешь
появляться, где хочешь!
— Ну спасибо за разрешение!
— Не за что!
Григорий набирает в грудь воздуха, но
потом притормаживает:
— Яра, тебя заносит. Давай
остановимся сейчас, — просит он.
А ее и правда заносит. Но она уже не
способна остановиться. И давно зревшая обида, то, что она много
дней носила в себе и что точило ее как вода камень, наконец находит
выход в словах.
— Да просто признай, — кричит Яра, —
что это конец. Все закончилось, Гриш. Все, нет больше послушной
маленькой Яры. Тебе нравилось быть в позиции старшего, сильного!
Нравилось, что я слепо иду за тобой. Нравилось, что я все такая
молодая, наивная и невинная, и что ты мог лепить из этого что
угодно. Должно быть ужасно льстило твоему самолюбию и убитой в ноль
самооценке!