Покинув пределы вотчины господина Прота, двинулась в сторону
собственного класса, где также располагалась лаборатория для
создания зелий. Старика в свой коварный план я посвящать не стала.
Ибо одна из главных заповедей Академии Спецтьмы: хороший свидетель
- мертвый свидетель. Да и подставлять Руфа под неприятности не
хотелось. То, что я задумала, было наказуемо и преследовалось по
закону. Отдел контроля за оборотом зелий легко может возбудиться и
переворошить всю академию в поисках доказательств нелегальной
деятельности. А создание снадобья пятого класса опасности явно
попадало под это определение.
К слову сказать, ничего смертоносного я готовить не собиралась -
всего-то слабительное вечного действия. Ну или очень, очень
длительного. Зависит от магического потенциала отравленного и его
здоровья. Специфика зелья заключалось в том, что один из его
компонентов осаживался в организме и вызывал постоянное несварение
до тех пор, пока не будет принят антидот. Проблемы с ОКЗОЗом (тот
самый отдел контроля) и пятый класс опасности слабительного
исходили из двух его характеристик: вечное и необнаружимое. Ни один
артефакт или заклинания не оповестят отравляемого о том, что в его
чае что-то лишнее. Как и последующие экспертизы и тесты не покажут
ничего эдакого в напитке или еде. Но в организме, конечно, опытный
целитель подобную аномалию безусловно обнаружит, только сделать
ничего не сможет. Зелье так сильно распространялось по организму
жертвы, что потерпевшего проще было убить, чем спасти.
Звучит жутко, пугающе и как идеальный способ избавиться от всех
неугодных. Вот только на деле все гораздо сложнее. В сообществе
зельеваров известно всего около тридцати таких снадобий, и все они
находятся в запрещенном списке ОКЗОЗа. В составах сплошь и рядом
уникальные ингредиенты (типа слез непорочной мыши, собранных в день
красной луны* на перекрестке семи дорог), находящиеся под строгим
контролем вышеупомянутого отдела. Но изюминка в том, что моего
слабительного там нет и быть не может.
[Прим от автора “День красной луны” - событие происходящее раз в
семь лет, каждый раз рассчитываемое жрецами у оборотней]
Профессор Ирвин Блеоссин тоже был вредным дедом. Полагаю, что
именно это наше с ним родство душ, позволило старикану раскрыть
свой страшный секрет какой-то там мелкой адептке. Когда он требовал
с меня магическую клятву молчания, я лишь скептически фыркала:
“Никто не должен знать, в какую сторону мешать черпаком в котле.
Какой скандал, если кто-то обнаружит, что в настойке от насморка
пара ложек гномьего самогона!”. Возмущение, как рукой сняло, сразу
же после магического обета. Профессор Блеоссин потом все два года
не уставал припоминать, как от “кислого уныния”, я перетекла в
“неутомимый энтузиазм”.