– Вот эти тарелки поставись вон на се столы – указал рукой Соколов на столы, которые располагались вдоль окон.
Получив из рук хлебореза очередную тарелку с маслом, я был удивлен количеством паек масла в ней:
– Э.… А, тут масла, кажется, больше чем надо…
– Сиво?! – посмотрел на меня злобно хлеборез. – Не твое собасье дело! Завали свой ебальник и неси!
Такое грубое общение все еще было непривычно для меня, но чем больше я находился в армии, тем больше замечал, что военные, особенно солдаты, очень озлоблены, на них на всех давят их начальники, они в свою очередь отыгрываются на своих подчиненных. И такое общение было нормой для большинства. Все распоряжения в армии сопровождаются криками и матом. Каждый солдат пытается утвердиться в коллективе, в своем окружении, и делает он это за счет других, унижая и оскорбляя своих товарищей при любой возможности. Солдат, рядовой, при любом удобном случае, пытается командовать другими. А старослужащие считают за правило, что все молодые солдаты являются их подчиненными.
Быстро пообедав, наш суточный наряд вышел на финишную прямую. Теперь нужно было подготовиться к сдаче наряда. Последний бросок, последняя уборка. Еще раз все заново перемыть, протереть, расставить по своим местам, проверить инвентарь. Помыть полы нужно было так подгадать, чтобы к моменту прихода нового суточного наряда они еще не успели высохнуть, чтобы они блестели и принимающие не могли ни к чему придраться.
В шесть часов вечера в коридоре появился солдат сводной роты рядовой Дерендяев. С расслабленным ремнем на талии и обрезанными сапогами с болтавшимися по-пижонски хлястиками, он уверенной походкой прошелся по плитке, которую я только что помыл:
– Ну что, солдат – обратился он ко мне. – так не пойдет! Перемывай все!
– Но я только что помыл… – растерянно посмотрел я на него, вставая с колен. – Все чисто.
– А меня не ебет! Я не приму наряд, пока тут не будет полного порядка!
– Но тут и так все чисто…
– А это что? – провел Дерендяев по стене пальцем. – Видишь, какая грязь?
Рядовой Дерендяев приподнял тяжелую тумбочку, стоявшую в темном закутке коридора, указав мне на пыль, которая была под ней. После чего, он принялся мне указывать на каждую черточку на плитке, приговаривая:
– А это? И вот! Да меня не ебет, что ты мыл! Заново все перемывай! Не приму наряд, пока все не помоешь!