На дальней стороне реки вообще всё
было как раньше, Барт шёл медленно, осматривая тёмные окна и
разбитые ступеньки, с удивлением понимая, что не помнит имён тех,
кто там жил. В памяти остались голоса, улыбки, какие-то
несущественные черты, но и всё. А свернув на свою улицу, он замер в
коротком шоке — улицы больше не было.
Он понимал, что должен был быть к
этому готов — район давно готовили под снос, строили объездные
дороги, разбирали коммуникации, переселяли жильцов. Но это всё
происходило как-то лениво и без последствий, как будто так будет
всегда, и «реконструкция» — не более, чем юридический повод не
делать ремонт. А она случилась.
Трёх ближайших домов не было, на
месте четвёртого стояла коробка из несущих стен, без крыши, дверей,
окон и этажных перегородок, он пошёл в ту сторону. Всё возникало в
памяти, как во сне — угол дома с разбитой плиткой, он всегда
касался её рукой, когда бежал мимо. Сейчас для этого пришлось
наклониться — плитка с фигурной дыркой была на месте, хотя и
выглядела гораздо хуже, но было приятно, что она всё ещё здесь.
Дальше крыльцо, тоже плитка, она хрустела, когда он на неё
наступал. В коротком холле три двери, его правая, за ней три
ступеньки вниз, полуподвальный этаж. Дальше по коридору, первая
дверь хозяйкина, вторая дверь её сына, третья сдавалась, там жила
большая семья. И последняя дверь его.
Двери не было, но он её как будто
открыл, осмотрел битый кирпич на полу, осколки черепицы, старую
угольную печь. Закрыл глаза, воскрешая в памяти всё, каким оно было
в детстве — на печи всегда кастрюля, рядом бочка с водой, в дальнем
углу широкая лавка, на ней вечно больная мама, на соседней лавке
сестра с работой, под лавкой корзины с этой работой, он всегда
хотел туда залезть и порассматривать её клубочки и крючки, но
боялся — эти клубочки их кормили, они были священны. В другом углу
вместо лавки лежала украденная где-то дверь, большой кусок дерева,
положенный на четыре кирпича, сверху матрас и одеяло, он там спал,
обычно не один, а с кем-нибудь из старших. И у него там был
тайник.
Открыв глаза, он увидел те самые
четыре кирпича, но двери не увидел — она была хорошая, её кто-то,
конечно же, забрал себе. Дырка между полом и стеной, прикрытая
куском плинтуса, который был не прибит, а просто придавлен камнем,
тоже всё ещё была здесь, и даже рисунки на стене никуда не делись,
он уже забыл, что рисовал тогда, но стены помнили. Барт подошёл и
посмотрел внимательно, подсветив себе магией — человечки, у самого
большого что-то квадратное в руках (хлеб?), у самого маленького
кувшин, у одного клубочки, у других ещё что-то, вокруг ёлки, внизу
река, над головой солнце. Он так увлёкся, что вздрогнул, когда за
спиной раздались шаги, обернулся и с шутливым пафосом сказал
Эльви: