– Офигеть, а родители не бедствовали… – протянул я вслух.
Это уже по кровати и печи было понятно, но отдельная баня и тем
более кузница – это не для бедных. Открыв сундук, я нашёл там
кое-какие инструменты для кузницы, пару одеял, несколько платьев. И
что меня сильнее всего поразило, полдюжины книг.
А после оглянулся вокруг и, вздохнув, сходил за водой и начал
уборку. Дышать многомесячной пылью не хотелось. Зато через
несколько часов, затопив печь, лежал на кровати, прикрытый
балдахином от насекомых, и кайфовал. Это была моя первая ночь в
этом мире, которую я проводил в относительно нормальных
условиях.
Жизнь налаживается!
Боксёрская груша дрожала от тяжёлых ударов. Я бил и бил,
полностью сосредоточившись на технике и дыхании. Двойка и прямой
удар ногой отбросил от меня набитый песком мешок. Тяжело дыша, я
сел на землю, смотря на качающуюся грушу.
Вот уже две недели я живу и тренируюсь в своём новом доме,
вымеряя пределы этого тела, усиленного скверной. И это потрясающе.
Я начинаю понимать, почему те, кто принимают алхимию, не могут от
этого потом отказаться.
Я просыпаюсь утром, делаю пробежку вокруг деревни в максимальном
темпе, возвращаюсь, завтракаю и бегу на тренировку с копьём к
Эрхарду. Возвращаюсь, перекусываю и начинаю повторять выученное уже
дома, чередуя с отработкой ударов. Вот как сейчас.
Немного отдышавшись, я ополоснулся и прошёл в дом. Открыл
стоящий на печке котелок и жадно заработал ложкой. Жрать хотелось
постоянно. Через десять минут, умолотив килограмм каши с мясом,
завалился на кровать. Послеобеденный сон – это лучшее, что
случается за день.
Через два часа я проснулся и, открыв глаза, остался лежать,
уставившись в потолок кровати. Опять хотелось есть, но при этом я
не чувствовал себя уставшим. Бодро соскочив с кровати, я доел
последний кусок хлеба и отправился к алхимику.
Скрипнув входной дверью, я прошёл в его рабочий зал, где он
суетился возле перегонного куба. Бросив на помеху взгляд, он молча
подвинул мне пестик со ступой, а следом небольшой мешок, содержимое
которого предстояло перетереть в пыль. Как же мог он не озадачить
меня работой вместе с учебным процессом?
– Продиктуй мне, что запомнил, – не отвлекаясь от своей работы,
пробурчал магистр.
Пожав плечами, я начал вслух перечислять звуки. Оказалось, что я
зря боялся. Основная система письменности оказалась всё же
фонетической. Шесть десятков букв и слогов составляли основной
алфавит. Было несколько сотен именно иероглифов, обозначающих
какое-либо понятие, но всё это можно было передать и слоговой
азбукой.