Царевич вздохнул, дошел до него и, приложив некоторое усилие,
вынул стрелу из коры. Шапка упала. Молодец покачал головой, поднял
её, стряхнул снег о колено и, нахлобучив головной убор на
соломенные кудри, обернулся к Яге.
– Плохо стреляешь из лука, – ухмыльнулся он. – Шапку только
испортила!
Василиса на мгновение оторвалась от лыж, вскинула на
непрошенного гостя мокрые не то от дыма, не то от слёз глаза,
усмехнулась с горькой иронией, но промолчала.
…В это самое время в избушке, за подпертой сундуком дверью
чулана, прижималась к стене Волшебная Метла. Она тщательно
поджимала свои прутики, чтобы ни одна искра горящих досок не
долетела до неё. Метла выжидала, когда охваченная огнем дверца
прогорит настолько, чтобы ударить в нее с размаху черенком и
выбраться на свободу.
Тихо в заснеженном лесу. Только слышно, как иногда всхрапывают
кони, да скрипит под лыжами снежок.
Василиса двигалась первой. Чуть позади неё, верхом, ехали
царский сын и его стремянной.
Иногда под снегом обнаруживались ветки, коряги, поваленные
деревья. Тогда пленница спотыкалась и падала, долго барахтаясь в
сугробах.
Когда она в очередной раз свалилась, царевич произнес, стараясь
скрыть раздражение:
– Я тебе так скажу, Яга… Вас, погань басурманскую, давно надо бы
прищучить, чтобы всякий хороший человек мог спокойно по лесу
проехать… Чего ты копаешься? Эй, Кузьма, помоги-ка ей, а то мы так
до ночи никуда не доберемся…
Пока стремянной слезал с коня, царский сын продолжал
разглагольствовать:
– Мне, бабка, всё недосуг было навести на Руси порядок. А тут
проснулся давеча и думаю: пора мне, добру молодцу, всю нечисть
извести…
Мешок, привязанный к седлу сзади, зашевелился и издал жалобное
мяуканье. Царевич хлопнул по нему вышитой рукавицей и сказал
сурово:
– Заткнись, блохастый, а то шею сверну!
Василиса уже встала на ноги, обернулась и произнесла с горькой
иронией:
– Смотрю, сердце у тебя, царевич, жалостливое, к чужой беде
отзывчивое.
– А тож… Да ты, баба Яга, меня не боись. Я тебе слово молодецкое
дал: ты мне поможешь, а я тебе… жизнь оставлю, – он сделал
нетерпеливое движение рукой, приказывая ей двигаться. – Что избушку
твою спалил, ты за то не обессудь, сама виновата. Я ж тебя просил:
давай, бабуля, по-хорошему.
– Это ты по-хорошему, Прохор Васильевич, мне входную дверь
выбил? – недобро глянула в его сторону Василиса.