– Я что тебе, сморчку-переростку, кланяться должен? – царевич
захватил рукавицей с еловой ветки снежок и приложил его к синяку на
скуле. – Мне можно с пинка двери открывать. Я – царский сын… Чай,
не каждый день к тебе в избушку такой сокол, как я, залетает. Так
что сама виновата… Смотри, как твоя Метла нам рожи разрисовала.
Глаз совсем заплыл! Кузьме-то можно, он – холоп. А мне с таким
синячищем как людям добрым показаться?
– Ага… это… – встрял Кузьма потирая разбитую переносицу.
– Хорошо, что я твою очумелую Метёлку горящим поленом в чулан
загнал, да дверцу подпер.
Баба через плечо бросила на него взгляд, полный невыносимой,
тоскливой муки.
– Что зыркаешь? Была бы ты с уважением к гостям, все было бы
иначе… Так что радуйся, что сама – жива, да и котейку твоего мы
спасли!
Из седельного мешка снова донеслись жалобные звуки.
– Эй, кто там мявкает? – нахмурился царевич. – Заткни пасть,
хвостатый. Я, богатырь русский, на одну ладошку тебя положу, другой
– прихлопну… Живи потом с рёбрами переломанными.
Кузьма, который на своей кобылке ехал позади всех, внезапно
вздрогнул. Ему почудилось, будто бы что-то быстрое и юркое
мелькнуло за деревьями в стороне. Стремянной насторожился. Места
тут дикие, того и гляди на волков наткнёшься. Но лес был всё так же
неподвижен и спокоен.
Проехав немного, Кузьма резко обернулся. Он мог бы поклясться,
что видел какое-то мельтешение в стороне.
– Дык это… Там… За нами кто-то… Того… – сказал он, прибегнув ко
всему тому скудному запасу красноречия, который у него имелся.
Царевич, увидев испуганное лицо своего слуги, обернулся,
внимательно оглядывая лес. Рука его легла на рукоять меча.
Тихо кругом. Никаких посторонних следов. Только за ними троими
дорожка по нехоженому снегу тянется.
– Чего пугаешь?
– Дык я… это… видел…
– Нет там никого. Птица, наверное, вспорхнула. Тебе, дурню,
мерещится.
– Дык я… чего? Царевич-батюшка… – Кузьма покосился на бабку. –
Ведьма нас… того… на гибель… к Студенцу… Боязно…
Молодец усмехнулся, недобро прищурился:
– Это мы посмотрим. Заведет на погибель, мой меч – её голова с
плеч. Земле русской от этого только польза!
Мешок снова мяукнул. Царевич припечатал по нему рукавицей и
прикрикнул:
– Эй, коврига черствая, чего встала? Ты лыжами-то пошустрее
ворочай… Плетёмся еле-еле. У меня ноги в валенках, и то закоченели
уже!