Дана отошла от разоренного дома, в
котором ныне царила Морена, и пошла через выселок, прощаясь с
родичами и прося прощение, что не может проводить их к предкам как
то должно. Вот лежат княжий староста Смеян и его сын Первак, на
пороге своей землянки замер дед Стоюта, делавший детям звонкие
свистульки, под старой яблоней встретила свою участь бабка Молчана,
бойкая на язык вопреки своему имени. В основном мужчины или
старики. Женщин и девушек мало – скорее всего, их угнали в полон, и
хорошо, если продадут на торгу в землях русичей. А могут они найти
свою долю в варяжских али норманнских землях, а то и вовсе сгинут
на торгах Царьграда, что лежит за лесами и далеким Русским
морем[4].
Уже на краю выселка Дана увидела тело
брата. Ждан лежал, сжимая в руках удилище, с которым утром шел
рыбалить. Руда[5], вытекшая из пробитой
головы, впиталась в землю. При виде мертвого брата что-то сломалось
внутри девочки. Она упала рядом с ним на колени, не чувствуя боли
во вновь разбитых коленях, не замечая, как в ладонь врезается
перстень урманина, и разрыдалась. В голове звучали слова «Моя
будешь», сказанные вместо прощания наглым налетчиком.
– Никогда, – прошептала она, –
клянусь всем богам, что никогда не будет принадлежать урманину
Эйнару Дана, дочь Завида и Светозаровны, никогда я не стану ему
женой или заберут меня слуги Чернобога.
Раскат грома подтвердил, что боги
услышали клятву.
Дана вернулась в разоренную землянку.
Впереди предстоял долгий путь, и надо было подготовиться. Стараясь
лишний раз не смотреть на тела родных, девочка сложила в заплечный
мешок остатки хлеба, пару луковиц и несколько сморщенных
прошлогодних яблок, не забыла она и про ценный кремень – стояло
начало лето и без огня в лесу было тяжело. Споро натянула рубаху и
штаны Ждана, смену сунула в тот же мешок. О девичьих платьях ей
придется забыть – не пристало вою князя полотеского в бабскую
одежду рядиться. За пояс заткнула отцовский охотничий нож в
потертых кожаных ножнах.
Ночевать в выселке девочка не
решилась. Нет живому места среди мертвых. А после того, что учинили
урмане, в выселке места ей не было, если не хотела она живой
перейти в моренино царство. Прихватив из дома старое одеяло, она
вернулась на берег, где еще утром ее брат устраивался с удой. И
улов, и корзинка девочки оставались нетронутыми. Дана принесла
сушняка, и вскоре на берегу плясал небольшой огонек. В старом
горшке, так же благоразумно прихваченном из дома, она состряпала
скромную похлебку из собранного утром щавеля. Рядом пристроила
жарить рыбу – путь ее ждал неблизкий, и как бы ни было тяжело,
необходимо было позаботиться о пропитании хотя бы на первое
время.