— Это ты чего тут понарисовал? Сердечки? — поставил Вениамин Наумович поднос с графином и закусками на край бассейна, плюхнулся в термальную воду. Поднял волну, нырнув, пока я с недоумением рассматривал свои художества: и правда два сердечка, перекрывающие друг друга. И, потом только, пригладив мокрую седину, сел рядом со мной на кафельную скамью. — Жениться тебе пора, Арман.
— Ты же знаешь, я не могу, — сполз я по кафелю в воду по грудь, положил голову на бортик и уставился в нереально синее вечернее небо.
— Всё ты могёшь, просто дал себе какой-то дурацкий зарок, — разлил он по стаканам мутную малиновую жидкость, и один подал мне.
— Опять твой забродивший яблочный сок?
— Не забродивший сок, а мост. А это вообще штурм — перебродившее виноградное сусло. Ты, дружище, в Австрии, а это настоящие символы её осени. Скажи спасибо, что я тебя на фестиваль «Крестьянская осень» с коровами и сеном не потащил.
— Спасибо, — повёл я рукой, словно отбивал поясной поклон и подвинул под затылок полотенце. — Мне твоих деревенских забегаловок хватило.
— Забегаловка, — передразнил он. — Да что ты понимаешь в настоящем хойригере? Это, между прочим, традиционная австрийская таверна. И ты от вопроса-то не уходи. Что с тобой, Армаш? Что-то не нравится мне, как ты киснешь.
— Я не кисну, Вень. Просто день такой. У дочки Андрюхиной сегодня день рождения. Давай, не чокаясь, за её отца, — поднял я голову. И высосал его сладенькую медовушку большими глотками до дна.
Эбнер только пригубил и отставил стакан.
— Сколько ей уже?
— Двадцать три. И Андрюхи уже восемнадцать лет как нет, а этот козёл всё живёт и живёт. А у меня из-за него руки связаны. До сих пор.
— Но ты-то восемнадцать лет бобылём не из-за него, а потому что зарок дал, что не женишься, пока долг не отдашь. А если этот князь, будь он неладен, ещё двадцать лет проживёт?
— Не проживёт. Ему уже девяносто семь. Но сам знаешь, что пока он жив, дёргаться мне нельзя. Искать её слишком опасно. Если я найду, то и он найдёт.
— Да, знаю, чего ж не знаю. С такими людьми как Романов не шутят. Андрей был прав. И ты ему слово дал. Только кто же знал, что этот отпрыск императорского рода столько проживёт, что девчонка уже и выросла, и выучилась, и поди замуж вышла.
— Это неважно, — отмахнулся я. — Долг есть долг.