— Слышь, пасть завали. Я час назад сказал: уёбывай. Какого хрена ты ещё валяешься?
— Арман, прости, — резко сев, испуганно глянула она на меня и принялась натягивать трусики.
— И кстати, Карина. Там твои сраные папарацци всю ночь висели как голуби на решётке. Весь въезд зассали и заплевали харчками, гадая, к кому же ты сюда приехала. А выбор тут, надо сказать, большой. От потомственных аристократов до политиков, бизнесменов и бандитов. Так что давай пошевеливайся и через чёрный ход.
— Вот суки, — опустила она ноги на пол. — Никуда от них не скроешься.
— Если разъезжать на лимузине, да ещё после сольного концерта, то чему удивляться, — швырнул я этой популярной певичке что-то из её шмоток, первое что подвернулось под руку. — Но, если ещё раз так припрёшься, будешь своими наманикюренными пальчиками лично фасад отмывать и асфальт ногтями отскребать. Давай, давай, в темпе! Не вынуждай меня вышвырнуть тебя в чём есть, — не на шутку разозлился я.
Хотя было бы на что. На трёп этого безголосого силиконового чучела? Но слова о детях как-то неожиданно резанули.
«День, наверно, такой, — захлопнул я за ней дверь и отправился в душ. — Бляцкий сорокет. Словно за какой-то рубеж шагнул, разменяв пятый десяток».
После, стоя в халате у окна и запивая таблетку — голова так и не прошла — я смотрел на здание Галереи, что с мансардного этажа известного доходного дома просматривалось как на ладони.
«Арман-Галерея». Частный музей искусства. И этот, что напротив окон, у меня не один. Таких Галерей я открыл несколько, в разных городах мира. Наверно, надо гордиться. Построенные на собственные деньги, охраняемые покруче чем Форд-Нокс (хранилище золотых запасов США), в моих Галереях находились и ценности, пожалуй, покруче. Лучшие музеи мира доверяли мне, Арману Чекаеву, когда-то нищему детдомовскому парню, выставлять свои шедевры. Являл этому миру я и жемчужины частных коллекций. По секрету: не все они даже чужие.
— А я, блядь, не смогу отличить Ван Гога от Шишкина, но горжусь парком вокруг Галереи, по которому теперь гуляют мамашки с колясками. Чтобы его сохранить, я отвалил департаменту бабла больше, чем мне отвалили на Сотбис за маструбирующую бабу, недорисованную каким-то несчастным австрийским эротоманом. Простите, недописанную, — усмехнулся я, сделав глоток безвкусной ледниковой бурды из стеклянной бутылки (терпеть не могу пластик, алюминий, тетрапаки) и сморщился. Всё же вкуснее, чем колодезная вода до сих пор ничего не придумали.