— Нормально.
— Н-да. Теряю квалификацию… Вопросы глупые задаю. Светлана
Борисовна, гипс приготовьте, пожалуйста.
— … Блин, вот же пакость! И долго мне с этой дрянью
таскаться?
— Обычному пациенту я сказал бы, что месяц. А с вашей бешеной
регенерацией — черт его знает. Может, и двух недель хватит.
— Двух недель?!
— А ты как думал? Что к вечеру сниму?
— Ничего я не думал. А кабы думал, не соглашался бы… О, мыша
засуетились! Жрать хотят?
— Да, время кормления чувствуют.
— Гы-ы. Прямо как мы… Слушай, доктор. То есть, Григорий
Алексеевич. Вот, бункерный тебе сказал их порошком ширять, так? А
если Вадя запретит?
— Что запретит?
— Ну, порошок. Скажет, хорош фигней страдать? Ты кого
послушаешь?
— Дурацкий вопрос. С какой стати Вадим будет мне запрещать
продолжать опыт?
— Ну, а если?
— Разумеется, я сделаю так, как скажет он.
— Хоть бункерный и просил?
— Хоть и просил.
— О как. Не врешь… Почему?
— Гм… Я отвечу. Только сначала сам спрошу. Откуда знаешь, что я
не вру? Ни Сергею, ни Вадиму не скажу, не бойся. Это —
исключительно мое любопытство. Академический, так сказать,
интерес.
— Какой-какой?
— Академический. Не предполагающий применение на практике… Я,
видишь ли, общаясь с вами, о многом начал догадываться. Меня уже не
смущают самые дикие предположения. Ты мысли читать умеешь?
— Угу. А еще пальцем стены пробиваю и лучи пускаю из глаз!
Доктор, ты чего? Книжек перечитал?
— Не скажешь, то есть… Ладно, твое право.
— … Окей. Не мысли, а чувства. И не читаю, а слышу.
— Как это?
— Обыкновенно. Звуками.
— То есть?
— Ну, блин… Вот, ты сейчас — охреневаешь. Как сказать… Уже
поверил, но в башке-то долбит: «не может быть!» Так?
— Ну… Похожее чувство, да. Любопытный ты экземпляр.
— У-у, еще какой! К кразофилам твоим подсадить — жужжать
разучатся от зависти. Так, это… Почему ты Вадю-то послушаешься? Ты
же круче него, мог бы и не соглашаться со всякой хренью. Развели,
тоже — баб не трогать, бункерному не помогать…
— Хм. Интересные у тебя, однако, представления о нашей жизни.
Кириллу я, как видишь, помогаю, по мере сил. Другое дело, что его
теория — штука второстепенная, Вадим считает, что у нас есть более
важные задачи. Что же касается «баб не трогать»… Ты, возможно, не
поверишь, но это сознательный выбор.
— Да почему?
— Потому, что я любил в жизни единственную женщину. Свою жену. О
которой вот уже пятнадцать лет ничего не знаю. Новых отношений я не
хочу, а организм, особенно по молодости, своего требовал. Поэтому —
антилав. И почти у всех нас, живущих здесь, за плечами схожие
истории… Вижу, ты меня осуждаешь. Так?