Дима был в их числе, конечно же. Но с первого взгляда Ирина ему не приглянулась. Торчащие рыжие вихры, курносый нос, большой рот, зеленые глаза с белесыми ресницами, из-за чего казалось, что их просто нет. Такие же светлые брови, конопушки опять же. Фигура у девчонки была обыкновенная. Хотя, и это Дима отметил особо, спереди уже кое-что приятно выделялось, сзади тоже. Но в целом – ничего особенного.
Так бы, может, и учился он дальше в одном классе с новенькой. Да только однажды, когда прошел от неё совсем близко, учуял аромат. Нет, не духами пахло, как от Нежерицкой, например, или Трохиной. Те любили всякий парфюм, меняли его часто, а ещё чаще меры не знали. Бывало, дышать рядом трудно – будто вместо воды утром духами умывались. От Ирины тянуло, причем едва уловило, хвойным мылом. Да-да, тем самым, которое Дима предпочитал всяким гелям для душа. «Потому что после мыла, – думал он, – кожа чистая, приятно хрустит. А после геля кажется, что липкая, и снова хочется потереть себя мочалкой».
Он тогда глубоко вдохнул несколько раз, на том и погорел: Селезнёва развернулась и бросила на него острый взгляд:
– Ты чего меня нюхаешь, собакой заделался?
– Нет, я просто… – растерялся Дима и поспешил отойти подальше. Её слова оставили в душе неприятный осадок.
Мальчишка всегда был очень чувствителен к словам. Однажды Сашка, этот предатель, подошел к нему утром и сказал шутливо:
– Здорово, придурок! – да ещё хлопнул ладонью по плечу.
Дима нахмурился.
– Чего это придурок сразу?
– Да я шутейно, мы ж друзья!
Очень не понравилась Диме эта шутка. Он обиделся даже и целый день Сашку игнорировал. Тот заметил это, подошел после уроков:
– Ты чего надулся, как мышь на крупу?
– Обиделся.
– На что?
– На придурка.
– Да брось! Это ж нормально, когда друзья так общаются. Вон, американские фильмы посмотри. Там все так, и ещё похуже. И ничего, не обижаются, – пояснил Сашка.
– Мне всё равно, как у них там. А ты меня больше не оскорбляй, – строго заявил Дима. Одноклассник остался в непонятках. Но больше подобного себе не позволял.
И это был далеко не первый случай, когда слова больно ранили Диму. Сам же он так не делал. Терпеть не мог ругаться, а в его семье бранных слов не произносил никто и никогда. Даже слово «дурак» было под запретом. Максимум, что могло вырваться у родителей в момент сильного раздражения (но никогда по отношению к человеку) – «бляха-муха!» И всё. В такой обстановке Дима вырос, потому, когда слышал, как матерятся одноклассники, его коробило. О, сам-то он мог бы выдать много грубых слов. Наслушался и начитался. Но считал это признаком дурного разума. «Нормальный человек материться не станет», – решил однажды.