Портрет смотрел скептически. В голове
крутилась торжествующая мысль: «Так вот почему после революции у
нас ничего не отобрали — судя по этой бумажке, отбирать было
нечего. Все деньги уже хранились…где, собственно?»
Внизу листка значилась подпись,
скрепленная гербовой печатью. «Поверенный в делах Синицкий», с
трудом разобрала я буковки на оттиске печати. Там значился и адрес:
«Разъезжая улица, дом советника Берга».
— Завтра сходим на Разъезжую, —
обещала я в пространство, аккуратно укладывая чудесную находку в
файловый карман.
Бедная голова совершенно не
осознавала, что документ касается лично меня. В тот момент я думала
лишь о том, что нашла затравку для новой темы.
На счастье, и дом Берга я знала —
грязно-салатное здание совершенно неопределенного возраста
неоднократно хотели снести, да все почему-то оставляли в покое.
Правда, никаких адвокатских контор там, как будто, не было, но…
— Вот и проверим, — блаженная улыбка
намертво застряла на моей физиономии.
А в организме разгорался нешуточный
охотничий азарт.
— Мы ждали вас еще на прошлой неделе,
— доброжелательно улыбнулся мне этот «поверенный в делах»
(должность его значилась в медной табличке на двери).
В голове мелькнула почему-то мысль о
несостоявшейся на прошлой неделе уборке, отложенной по уважительной
(конечно же, весьма уважительной) причине. Может, я уже тогда нашла
бы ветхую бумажку, способную в корне изменить мою жизнь.
— Однако жизнь, как это часто
случается, вносит свои коррективы, — интересно, сколько улыбок
отпущено на одного посетителя?
— Не уверена, могу ли получить
консультацию именно у вас… — я и сама принялась изъясняться тем же
патриархальным, пахнущим уютной пылью языком.
Уж это я умела в совершенстве.
— У нас, и только у нас, барышня,
уверяю вас, — поверенный встал и как-то очень ловко щелкнул
каблуками. — Юлий Генрихович Синицкий, честь имею.
— Я обнаружила завещание прабабки, —
завела я свою неубедительную бодягу. — Там сказано, что
составлением занималась ваша контора, но вам, наверно, об этом
ничего не известно, ведь прошло столько лет, и уже…
— Помилуйте, барышня! — Юлий
Генрихович хохотнул, прижимая ладони к груди. — Как же не известно,
когда я сам принимал живейшее участие… Да и второй экземпляр у
меня, в полной сохранности. Не извольте беспокоиться, сейчас его
принесут. Благоволите покуда присесть.