Вот и в этот раз Катя хотела быстро забрать банки и подняться наверх, как вдруг она поскользнулась и упала прямо на каменные ступеньки. Ударившись головой о кирпичную стену, она с трудом пришла в себя. Катя почувствовала сильную боль в правой ноге, и какую-то горячую жидкость, стекающую вниз. Тут же до неё дошло, что она разбитой банкой порезала ногу. Стащив платок с головы, она перетянула вену на ноге выше пореза и стала потихоньку ползти к выходу. Уже находясь посередине проёма, Катерина ощутила подкатывающую к горлу тошноту и потеряла сознание. Очнулась она уже в кровати, и опять ей кто-то лизал лицо.
– Хани, не надо, уйди! – жалобно пролепетала Катя.
– Хани! – резкий голос Максима окончательно привёл её в чувства.
Катя открыла глаза и увидела деда и Максима, стоящих около неё.
– На, выпей! – скомандовал дед, держа стакан в руке.
– А что это? – Катя с отвращением посмотрела на стакан.
– Пей, говорю! Наркоза нету, сейчас Максим тебя зашивать будет.
– Не надо меня шить, я боли боюсь! – взмолилась Катя.
– Значит, пропадешь ни за понюх табака, дура!
Максим стоял рядом, выражение его лица было спокойным и даже где-то безразличным. Это её взбесило больше всего.
– Да ты что, дед? Издеваешься? Ты доверяешь ему мою жизнь? Этому напыщенному козлу, который даже не знает слово «спасибо»? Дед понял, что сейчас будет буря, и лучше с ней помягче поговорить.
– Катя, дочка, – начал дед: – Максим – врач, военный хирург, он тебя подштопает – и все дела, у тебя нога уже посинела! Да скажи ты ей сам, Максим!
– Ладно, Катерина, не упрямтесь, времени действительно в обрез, вы худенькая, и крови у вас мало, вы сильно поранились, можете погибнуть.
– Ну ладно, фашисты, уговорили! Принеси тогда что-нибудь закусить зубами, иначе я действительно сдохну, у меня низкий болевой порог.
Дед подал стакан, потом второй, и дал какую-то палку. Катерина выпила два гранёных стакана самогона, и палка даже не понадобилась. Она и так была уже наполовину в отключке.
Сильная боль пронзила её. Она держалась, как могла, чтобы не орать. Но всё-таки не выдержала. Дед подбадривал, как мог, повторял:
– Кричи, дочка, кричи!
Только один Максим был собран и сосредоточен. Не обращая никакого внимания на вопли, он занимался своим делом. Катя так и вырубилась, охрипшая от крика и одурманенная алкоголем, и только к вечеру она пришла в себя. Голова болела так сильно, что казалось, она вот-вот взорвётся и разлетится на мелкие осколки, во рту было сухо и саднило горло. Катя осипшим голосом обратилась в пустоту: