- Ты ничего не хочешь сказать?
- Нет, - мотнула головой.
- Ты… все знаешь, решилась? – еще тише.
- Да, знаю. Все знаю. Не оправдывайся.
- Ты… веришь? Я тогда говорил неправду… никогда так не
думал...
Он тяжело вздохнул, с каким-то всхлипом, ступил ближе ко мне,
легонько прислонил к себе. Я поежилась. У него дернулись руки, но
голос звучал тверже:
- Понимаю, что я сейчас просто нужен и только поэтому ты здесь.
Но если тебе совсем от меня тошно… тогда лучше не надо - я не
переживу твоего отвращения. Ты хоть взгляни на меня, Даринка,
просто глаза подними...
Я посмотрела – почти родное когда-то лицо, а на нем – боль,
отчаянье. Серо-зеленые глаза с надеждой заглядывают в мои, просят…
умоляют верить. Жизнью делился… заслонял собой в битве, но этого
мало… мало.
- Не отталкивай меня, будь моей хоть один раз, только один,
Даринка… Мне хватит, на все годы хватит. Дай мне силы их прожить.
Только не покажи, что противен тебе, не прячь глаза, прошу
тебя.
Ближе к вечеру он ушел. Как прошел мимо охраны, знали ли они –
было не важно. За это время только один раз, услышав стук в дальнюю
дверь, я крикнула: - Я хочу побыть одна! – Охрана больше не
беспокоила.
Он давно любил меня и для него то, что должно было случиться
между нами, было правильно и понятно – желанно. А для меня это было
прыжком в пропасть. И после его слов уже невозможно было сделать,
как хотела – уведя сознание за грань яви. Ничего хуже сделать не
смогла бы.
Сжавшись и одеревенев, я позволила опустить себя на кровать. А
он не спешил, понимая, что я чувствую. И постепенно, сквозь шум в
ушах и грохот сердца, я стала слышать его и смогла понять то, что
он говорит мне между осторожными, нежными поцелуями и касаниями. Он
шептал о том, что почувствовал, когда увидел меня первый раз, о
том, как сильно скучал, как часто вспоминал меня. Рассказывал о
том, что с ним творится сейчас, что он не верит сам себе и сходит с
ума от счастья, как немыслимо сильно он любит меня. Говорил о том,
что будет ждать меня сколько нужно. Уговаривал, умолял уйти с ним,
обещал… мечтал…
Снова и снова ласкал мой слух признаниями, ласковыми прозвищами.
Казалось, хотел успеть высказать все то, что больше никогда не
получится сказать. Говорил, шептал торопливо… я верила – нельзя
было не поверить.
Верила тому, что говорил сейчас, а вместе с этим и тому, что
услышала раньше. И начинала понимать, какое отчаянье чувствовал он
тогда, не зная – кого винить за то, что происходило? Виня тогда за
все только себя. Не зная до сих пор - зачем? За что? Как мой дед…
страшно… И постепенно исконные женские чувства к несчастному,
пострадавшему и не безразличному для меня человеку просыпались в
душе.