– Ты все взяла? Ничего не забыла? – услышала я разговор
рядом.
И, перестав трепать все еще серого Котю за его пухлые щеки,
приговаривая: «Не шали, почтового голубя не обижай, Лив оберегай…»
– я оглянулась.
По соседству, возле самоходной кареты стояли трое. Темноволосый,
кучерявый мужчина с пышными седеющими усами и в черном фраке,
который молчал и постоянно хмурился, чтобы не выдать своего
волнения. А невысокая и полноватая женщина с белоснежной косой и в
небесно-голубом платье без конца хлопотала над хрупкой девушкой с
такими же светлыми, как у нее, и кудрявыми, как у мужчины,
волосами. То накрахмаленный белый воротничок ее платья поправит, то
волосы за ухо уберет, то опять платье отдернет, заметив
какую-нибудь невидимую другим складочку. И все по кругу…
– Карманные хорошенько спрячь, – хрипловатым голосом строго
наставляла женщина. – А то неизвестно с кем тебя поселят.
– Мам, потише… – шикнула на нее румяная от смущения девушка,
закидывая на плечо тряпичную сумку.
Накрахмаленный воротничок тут же помялся, а мать вновь
потянулась его поправить:
– Я слышала, в Академии хорошо кормят и выдают все нужное, но
люди разные бывают… И осторожнее там! Особенно с мальчиками. А то
им только одно и нужно…
– Мам! Мне уже давно не пятнадцать!
– И что? – строго парировала мама. – Это значит, что мать больше
слушать не нужно?
– Это значит, что у меня своя голова на плечах есть! – смело
возразила девушка и чмокнула мать в щеку прежде, чем она опять
взялась возражать.
После обняла на прощание молчаливого отца, который на миг дал
слабину – зажмурился, и, подхватив два увесистых чемодана,
засеменила в сторону Академии. А я поняла, что мне тоже пора.
Поднялась с корточек и еще раз обняла Лив.
– Береги себя, – шепнула сестра. – И пиши почаще, а то я буду
скучать.
– Обязательно. Скоро увидимся.
В отличие от сестры я никогда не была сентиментальной. И не
потому что я черствый сухарь, а потому что не любила лишний раз
терзать свою душу. Да и Лив прекрасно знала – я тоже буду скучать
по ней и по Коте, потому что за много лет мы еще никогда надолго не
расставались.
Вновь стиснув кулон и напоследок окинув взглядом улыбающуюся
Лив, одетую в ее неизменную рабочую форму – песочного цвета рубаху
и черные штаны – да Котю, который, кстати, поник: прижал уши, стал
на полтона темнее, а его почти черные полоски начали отдавать
синевой – и пошагала к Академии.