— Почему Василиса не хочет замуж за Кощея?
— Потому што дура, — катая во рту сухарь, ответил царевич. —
Штарый, говорит, и штрашный. Не думает, что шарство у него больше
нашего. И армия шильнее. Наслушалась шказок. Говорит: по любви
шамуж пойду. Нерашаль... Не, не так... Нераш...
— Нерационально? — подсказала, удивляясь, откуда Василий слов
таких нахватался.
— Вот!
— Бедная девочка. Как же она по такому морозу и снегу одна в
лесах? — пожалела царевну.
— Ничего ш ней не штанет! Она Шивку угнала. Знаешь, какой
шеребеш? Другого такого во вшём швете нет!
— Одна шерстинка серебряная, другая золотая?
— Вот! Даже ты слышала, — встрепенулся Василий и, кажется,
сухарь целиком проглотил от возбуждения. Потому что шепелявить
перестал. — Конь — огонь! Бежит — земля дрожит, из ушей дым столбом
валит, из ноздрей пламя пышет. Теперь за ней и не угнаться.
— Так где же ты её сыщешь, когда она на таком коне?
— Она к тётке нашей подалась. Больше некуда, — сонно пробормотал
царевич и повалился на подушку, которую я заранее положила на
лавку.
Заснул и захрапел. Вынесла на крыльцо и поставила в сторонку
испорченный чугунок, прикрытый тарелкой. Надо бы за ограду, но
ночью за ворота выходить опасно — там мороки и волки.
Убрав со стола, ширмой, чтобы свет гостя не разбудил, поставила
заслонку от печи и села дописывать письмо деду. «Дорогой Константин
Макарович...» Да, это про меня. Как же хотелось быстрым росчерком
стила вывести: «Дедушка, забери меня от сюда, Христа ради! Хватит,
погостила. Сил нет терпеть боль одиночества, страх перед будущим и
отсутствие кофе». Конечно, написала другое: «Всё прекрасно!
Здоровье хорошее. Избушка уютная. Еда отличная. Погода
замечательная. Курорт пятизвёздочный, не меньше». Не перечитывая,
запечатала, подписала и бросила в сундук доставки.
Зашла навестить совушку.
— Чего не спишь? Крылышко болит? Пить хочешь? — принесла в
большой ложке воды, подержала, чтобы удобнее было жажду утолить. —
Ты, птичка, не переживай. Всё хорошо будет. Крыло заживёт, я тебя
выпущу. Потерпи, глазастая.
Спала плохо. За оградой выли волки. В избушке храпел Василий. На
лежанке шипел раздражённый Филипп. В корзинке шуршала сова.
Невыспавшаяся и от этого злая, встала и, ненадолго заглянув в
уголок за печкой, принялась готовить завтрак. Принесла из кладовки
чугунок гречневой каши с грибами да крынку простокваши. Замесила
тесто и, пока оно подходило, накрошила лука побольше, обжарила в
сливочном масле и смешала с гречкой. Лепила пирожки под пристальным
взглядом проснувшегося царевича.