После таких слов вопрос о том, как мы понимаем друг друга,
отошёл на второй план. Вот не люблю помпезность, но кто их, богов
олимпийских, поймёт. Может, им иначе нельзя? Спасая деда и друга от
косоглазия — вежливо отвернулись, но взгляд отвести не могут, —
кряхтя подняла крышку сундука с моим скарбом, вытащила плащ, в
котором путешествовала, и подала богине:
— Накинь, а то простудишься. Не май месяц в Элладе, а март в
Дремлесье.
Приняв плащ, Афина одним изящным движением задрапировала ткань
вокруг прекрасного тела, уложив продуманными складками, как хитон,
подвязала шнурком от капюшона под пышной грудью. Мужчины не
отмирали. Забыты были в одно мгновение преподавательница
травоведения и совместные приключения. Я ревновала и злилась, но
уговаривала себя, что такова мужская суть и сделать ничего с этим
нельзя.
— Присаживайся, мудрейшая. Будешь отвар?
— Буду отвар и прекрасный тот торт, что остался. Кусок.
Идя заваривать свежий чай, толкнула Инка:
— Угощай богиню.
Все отмерли. Дед поклонился, представился, придержал под
локоток, помогая сесть на лавку. Страж пулей метнулся в сени за
тортом. Кот и тот потянулся как-то помочь. Я злилась и ревновала,
называя про себя всех трёх кобелями.
Вновь расселись вокруг стола. Дед подливал чай, Инк пододвигал
тарелку с лакомством, кот тёрся головой о локоть. Я ревновала и
злилась, но, соблюдая правила гостеприимства, спросила:
— Афина, как ты попала в Дремлесье? Это не твоё время, не твой
народ.
— Себе задавала вопрос, смущаясь незнаньем ответа...
Дочь я любимая Зевса, владетеля грома и молний,
Грекам весёлым давала ремёсла и флейты,
Им помогала я в битвах и дальних походах,
Конь, что вкатили троянцы в свой город, мной
Был придуман, на горе упрямцам спесивым. Было
Так долго, но вера угасла в эллинах. Боги Олимпа,
Покинули земли оливы, мною подаренной грекам
Давно уж. Я же осталась. Тяжко бросать, что нажИто трудом
И годами. Впала в сон вековой, сроднившись со скульптурой.
Мойры беспутные, вырвав из сладких объятий Морфея,
В перья совы облачили.
Внимательно слушала рассказ Афины, продираясь сквозь дебри
гекзаметра, или как это там называется, пытаясь не утерять смысл.
Но, взглянув на деда и стража, увидела, что они спят с открытыми
глазами. Гипноз?
— Прости, уважаемая, что перебила, но ты можешь нормально
говорить или только языком великого Гомера владеешь?