Светлец, висевший у меня за спиной, метнулся к узору и слегка
увеличился в размерах, чтобы ярче осветить панно.
— Вот это да! Филька, смотри! Это же те провода, что перепутаны
внизу.
Только сейчас, при более ярком освещении, я заметила, что между
каждой фигурой и вокруг всей картины изображены аккуратно
проложенные, идеально параллельные линии разной ширины. Они
гармонизировали композицию и структурировали все элементы,
символизируя связь между ними.
— Всё? А то я замёрз как собака и хочу… — кот осмотрелся и
направился было в угол, где тень была гуще.
— Стой! Нельзя здесь гадить, — озвучила неожиданную догадку.
— Почему? — отозвался недовольный Филипп, но остановился.
— Не знаю. Но чувствую, что нельзя.
— Тогда пошли отсюда побыстрее.
— Пошли. Знать бы ещё куда…
Рыжик, ярким фонариком освещавший заинтересовавший меня узор,
спланировал к границе между правой серой стеной и чёрной плитой.
Там остановился, мигая, словно желая привлечь моё внимание.
— Что здесь, малыш? — подошла я поближе.
Пластина из того же материала, что и плита, размером в две мои
ладони, манила нажать её, чтобы удовлетворить любопытство. Но, имея
опыт в обращении с магическими гаджетами, решила не торопиться.
Вернулась к рюкзаку, засунула в боковой карман альбом с рисунком и
карандаш, набросила на одно плечо. Взяла кота на руки: «Ты моя
шерстястая любимая скотинка!», вернулась к светлецу: «Будь рядом!»
— и только после этого нажала пластину, готовая к любому развитию
дальнейших событий.
Плита исчезла. Она не открылась дверью, не задвинулась в стену,
не стала прозрачной, а просто исчезла. Не раздумывая, несколькими
торопливыми шагами я прошла через открывшийся проём. Оглянулась.
Никаких проходов, барельефов и узоров. Обычная светло-серая цельная
стена. Даже потрогала чуть шершавую холодную поверхность. Глухо,
назад пути нет.
Вдох-выдох, собралась с духом и повернулась. Отчего-то изумила
высота потолка. Метров пять или шесть. Освещение настолько яркое,
что Рыжик казался бледной тенью, а у меня после подвального мрака
слезились глаза. Несколько столов разного предназначения. Одни
завалены свитками и книгами, другие заставлены лабораторным
оборудованием: пробирками, ретортами, колбами разной величины и
степени загрязнения, штативами, горелками и чем-то совершенно
непонятным. А ещё зеркала. Множество зеркал разного размера, формы
и качества. Зеркала-трюмо в богатых резных рамах от пола до… Нет,
до потолка они не доставали, но были значительно выше меня. Зеркала
на разнообразных подставках стояли на столах, креслах и даже на
полу. Еще были ручные с длинными витыми ручками и простые в
скромных оправах. Яркие, чистые, прекрасного качества, и мутные,
потемневшие от пятен облупившейся амальгамы. Свет невидимых
светильников, отражаясь, многократно усиливался, слепил и при
малейшем моём движении разбивался на десятки световых зайчиков,
которые хаотично скакали по всему пространству комнаты. Всё, что
было в помещении, тоже отражалась, но как-то странно, с
изменениями. Это было похоже на игру «Найди отличия». Свиток,
плотно скрученный на реальном столе, в зазеркалье свисал почти до
пола, удерживаемый стопкой книг, которых в комнате не было. Так же
в отражённой комнате под ретортой горел огонь, а в сосуде бурлила
ярко-зелёная жидкость, когда в реальности не было ни пламени, ни
кипения. В отраженном кресле был брошен тёмно-серый, прожжённый в
нескольких местах плащ, складками формирующий иллюзию сидящего
тела, чего в действительности не было. Отпустив Филиппа с рук, я
уселась в это кресло, вытянув уставшие ноги, и продолжила искать
отличия.