Все же в некоторых вещах наши миры были пугающе похожи, будто архитектор одного замка вдохновлялся другим.
Но похожесть не означала одинаковость — например, в этом замке точно было больше этажей, чем в Букингемском. Да и в самом городе Лострейде, в отличие от привычного по открыткам Лондона, не было Биг-Бена.
Мы уже подъезжали к парадным воротам, когда Бэдфорд отогнул занавесь и выглянул наружу:
— Нас встречают, — сухо заявил он. — Неожиданно.
— Кто? — Я приподнялась с места, пытаясь увидеть то, что видел он, но наткнулась на суровый взгляд Бэдфорда.
— Кристофф. Итак, Анна. Хотели инструктаж, получайте, — быстро стал наговаривать он. — Я выхожу первым, помогаю выйти вам. Смотрите на меня взглядом влюбленной кошки, а в идеале прикиньтесь полной дурой.
Я вытаращилась на него от неожиданности.
— Да, — кивнул Рассел. — Вот так и смотрите, можно еще более тупо. Глаза пошире, рот откройте.
— Вы серьезно? — зашипела я, опомнившись. — Вы же сами сказали, что ваш брат сильнейший менталист. Он раскусит этот спектакль в два счета.
— Если пробьет ваши щиты, — хмыкнул Рассел. — У меня вот не вышло, и я с удовольствием посмотрю на его потуги. Если что, всегда можно придумать новую легенду. Говорить буду я, если все пойдет по плану, мы даже не станем заходить внутрь и через десять минут покинем это место. Так что молчите и улыбайтесь, Анна.
Карета остановилась у самых ступенек огромной лестницы из белого мрамора.
Первым на землю ступил Рассел, брезгливо поморщился, оглядывая дворец, будто все претило ему здесь находиться, а после обернулся ко мне.
— Анна, милая, поторопись, — буквально проворковал он. И откуда только в голосе проступили эти нотки нежности?
Я натянула на лицо самую благостную улыбку и подала руку в перчатке.
Стоило только оказаться на твердой земле рядом с Расселом, как я подняла взгляд вверх, туда, где возле колонн стоял Кристофф Рэкшор.
С нашей первой встречи прошло чуть больше суток, но его образ, столь сильно отпечатавшийся в памяти вчера, как две капли наложился на сегодняшнюю картинку.
Высокий блондин с забранными назад волосами стоял на вершине лестницы и, будто бог, взирал на нас с Олимпа. Его руки были скрещены на груди, взгляд пронзающий, а красный подклад развевающегося на ветру плаща резал глаз на этом черно-мрачном фоне.