– Ну, само собой разумеется… это очень неудобно, особенно в нашем лазарете, где все вообще…
– Завтра обещала заехать сама Анна Августовна, и вдруг сюрпризец!
– Ну, Бог милостив, как-нибудь обойдётся. Зато я слышал, что нам прислали Георгиевского кавалера?
– Да, дорогой мой! Представьте себе! Прямо хочу поехать сама поблагодарить полковника. Это уж его исключительная любезность к нашему лазарету. Нужно будет этого самого кавалера как-нибудь на виду положить, чтобы сразу видно было, если кто посетит.
– В первую палату, около дверей.
– Только распорядитесь, чтобы там лампочку привернули.
– Сейчас, сейчас всё устроим.
Пришла Марья Петровна. Изобразила всем своим лицом удивлённого жирафа негодование при известии о еврее.
– Сетафре![17] Это чей-нибудь подвох.
И обнажила с радостью длинные жёлтые зубы, узнав о Георгиевском кавалере.
– Мы потом с ним все вместе снимемся.
Анна Павловна размякла. Скрипела корсетом тихо и благостно.
Из перевязочной повели раненых.
– Который тут Георгиевский кавалер?
– Вот этот чёрненький, – отвечала сестра милосердия.
Георгиевский кавалер был маленький, с измождённым бритым лицом и шёл не сам, а тащил его на спине дюжий санитар.
– Это что же с ним?
– Ступня ампутирована.
– Ай бедняга, бедняга!
Анна Павловна засуетилась, повернулась несколько раз на собственной оси и побежала вместе с Марьей Петровной устраивать кавалера.
– Тут тебе, голубчик, удобно?
– Спасибо! – тускло отвечал кавалер.
– Видишь, у тебя тут и лампочка, и столик, и всё. Ты куришь? Марья Петровна, шери, апорте[18] ему папирос. Нужно будет достать для него матрац шире, чтоб ему было удобнее. Бедненький, ступня ампутирована.
Стали расспрашивать, как он получил Георгия. Кавалер рассказывал вяло, просто. И всё в его рассказе казалось простым и обыкновенным.
Ранили командира. Он взвалил его себе на спину и понёс. Вынес под огнём в безопасное место. По дороге сам был ранен в ногу. Не очень больно было, и он всё шел. Донёс командира и сам упал. Только не больно было, отчего-то ослабел.
А потом нога разболелась, в Варшаве её и отрезали. А теперь уж ничего.
– Вот искренний героизм, – прочувствованно затрясла Марья Петровна своей жирафьей головой. – Он даже сам не понимает своей заслуги.
– Да, – усиленно вздыхала Анна Павловна. – Это по-евангельски – не ведает бо, что творит. Удивительное величие русской души! Ты у нас, голубчик, скоро поправишься. Откормим тебя на убой.