А рядом стояла старуха, утирала слёзы и умиленно приговаривала:
– Дай ей Бог, сердешной, пошли ей Господи! Уж намучавши, намучавши…
Всё это похоже на выдуманную фельетонную юмореску, но даю вам честное слово, что это слишком глупо, чтобы быть выдуманным.
Это было частичное выступление великой армии Ленина. Выступление идейное.
Но ведь Ленин своей армией доволен. Старухой, молившейся за гидру реакции. Доволен солдатом, не желающим «садить бабу». Доволен даже Малиновским. Даже теми несколькими десятками зарегистрированных громил-специалистов. Он от них не отречётся.
Великое триумфальное шествие безграмотных дураков и сознательных преступников.
Каждый, кто желает поменьше работать и побольше жрать, смело называет себя ленинцем.
– Жраньё явное и равное.
Любая лошадь подпишется под таким лозунгом и пойдёт за хозяином, провозгласившим его.
А Ленин, рассказывая о заседании, на котором были он, Зиновьев, Каменев и пять лошадей, будет говорить:
– Было нас восьмеро.
Как выйдут они из этого тупика?
Неужели Ленин опять поднимет воротник, спрячет нос и поедет в Швейцарию?
А ведь выходить как-нибудь нужно. Потому что те сознательные работники, которые до сих пор шли за ним, увидя себя в лошадиной компании, вряд ли пожелают остаться в ней.
Сколько веков издевается человечество над неудачной выходкой Калигулы, посадившего лошадь в сенат.
А ведь одна лошадь, да ещё в сенате, гораздо меньше компрометирует дело, чем целый табун как опора великого дела социализма!
Это был первый период нашей революции.
Период праздничный.
Развевающиеся над городом красные флаги были ярки, свежи и новы.
Расклеенные по стенам плакаты, призывающие к объединению, к образованию профессиональных и политических союзов, были тоже и новы, и свежи, и ярки.
И среди них – маленькое воззвание, скромное на вид и удивительное по содержанию:
«Осудари новгородские! – гласило оно, – пора нам объединиться под нашим вечевым колоколом. Довольно Москва держала нас в своих цепких лапах и пила нашу кровь. Господин наш Великий Новгород…» и т. д.
Заканчивалось воззвание приглашением на заседание и подписью какого-то мирового судьи, осударя новгородского.
Мне это воззвание очень понравилось. В первую минуту показалось даже, что я сплю и снится мне, что я живу много столетий назад.
Но листок был такой аккуратненький, так чисто отпечатан и пах свежей типографской краской, что я очнулась. Это был не сон, а анекдот.