Мальчик, погрузившись в грустные воспоминания, замолчал и
несколько раз сдержанно всхлипнул, утирая слёзы рукавом. Собрался,
вздохнул глубоко и продолжил.
– Пока бабушка была жива, мы не бедствовали. Я не сказал, что
она повитухой была? Лучшей в нашем квартале. За ней даже из других
районов Столицы посылали. Женщины доверяли ей больше, чем
целителям, – и опять грустная пауза в рассказе, шмыганье носом и
слёзы на щеках. – Мама старательно растягивала сбережения,
оставшиеся от бабушки, но они закончились. Меня даже учеником никто
брать не хотел. Мал ещё, говорили, но я-то понимал, что причина в
другом. Плохой приметой считается впустить в дом такого, как я.
Маму тоже не хотели нанимать, даже на самую грязную работу.
Наверное, поэтому она и приняла решение… Посадила меня подле себя,
обняла и сказала: «Ты должен меня понять. Только по нужде я иду на
улицу. Не выжить нам иначе. Давай договоримся. Когда буду
возвращаться в дом с мужчиной – уходи. Днём гуляй где-то, а ночуй в
сарайчике во дворе. Сделай там себе лежанку, запирайся изнутри и
спи спокойно». И ушла на улицу. Я собрал свои вещи, одеяло, гамак и
перетащил всё в сарай. Решил, что не буду туда-сюда кочевать, а
буду жить там всегда. Мать вернулась быстро и не одна. Не заходя в
дом, мужик остановил её у моего убежища и сказал: «Я вижу, что ты
впервой на промысел вышла. Нужда погнала? Бывает. Слушай сюда. Не
надо тебе этим заниматься. Жить вместе будем. С голоду умереть не
дам ни тебе, ни приблуде твоему. Но будь послушной и кроткой. Иначе
сам отведу на улицу или продам в дом удовольствий. Поняла?». Мать
что-то согласно пискнула в ответ. Как я тогда жалел, что мал и
слаб. Жалел, что не могу защитить её от нахала. Жалел, что не скоро
ещё войду в силу и смогу содержать нас достойно. Так началась новая
жизнь. Вначале даже неплохо было. Правда, в дом я уже не заходил и
старался почаще уходить со двора, чтобы не попадаться жильцу на
глаза.
Так прошло три или четыре оборота. То, что мы в дом пустили
бандита, поняли почти сразу. Но выгнать не могли – страшились его
очень. Мать кормила меня только тогда, когда Зыныга отсутствовал,
чтобы не слушать его упрёков. Сначала он только ругался, потом стал
бить. За всё – не так посмотрела, не так сказала или почему
промолчала. Как-то я бросился защитить, но мать умолила меня не
лезть, боясь, что Зыныга убьёт меня. Даже потом заставила
поклясться дар… Ой! Ну, слово взяла крепкое, что, пока в силу не
войду, не буду с ним спорить или драться. Но он всё равно убил. Не
меня – маму. Пришёл злой, а она во дворе бельё вывешивала на
просушку. Не смотрел, куда идёт, ткнулся лицом в мокрое, и, озверев
окончательно, ударил её дубиной по голове. Перешагнул через тело,
зашел в дом, загремел мисками. То ли не нашёл ничего, то ли не
разобрался в горшках, заорал: «Эй, потаскушка, еду подай!». А она
лежит в луже крови своей, не дышит уже. Выбежал он во двор, понял,
что сделал, ругнулся, заозирался. Я в сарае притаился, видел всё
через щель, но он почему-то не стал проверять, там ли я. Мне
кажется, он часто просто забывал о моём существовании. И тогда не
вспомнил. Иначе убил бы меня, как и маму. Когда он ушёл, я
потихоньку убежал. Не через калитку, а через лаз под оградой,
который уже давно вырыл для себя и маскировал мусором разным. Домой
не возвращался дня три. Где-то ходил, где-то спал, что-то ел… И всё
время думал, куда мне теперь идти. Решил пойти в Южную провинцию.
Знаю, что там эпидемия, но, может, смог бы пригодиться. Надеялся
прибиться к тамошнему лекарю в ученики. Но как идти, если у меня с
собой не было вещей никаких. Тогда набрался смелости пробраться в
сарай и взять одеяло, одежду, какая есть, и халат. Только ждал он
меня. Лежал в моём гамаке и следил за дверью. Когда я вошел, Зыныга
схватил за руку. Я думал, что бить будет или ругаться, а он и
принялся выговаривать: «Всё бродяжничаешь? Твоя мать умерла, а ты
даже не простился с ней. Приблуда, как есть приблуда. Теперь я буду
твоим опекуном. Слушайся меня во всём и станешь достойным
человеком». От его неожиданного появления и страха у меня пропал
голос. Иначе проболтался бы, что видел, как он маму убил.
Промолчал, а потом решил: притворюсь, что согласен слушаться. Но
при первой же возможности сбегу. Пусть и без халата. Только уже
вечером он потащил меня в тот проулок, где мы встретились с
госпожой.