Все вокруг тонуло в алом пульсирующем
полумраке. Это определенно корабельная палуба. Но все поверхности
будто живые. Адамантий и пласталь сменила влажная лоснящаяся плоть
багряного оттенка с черными прожилками. В воздухе кружила мелкая
споровая взвесь, забивая рот и нос тлетворным запахом ядреного пота
и терпкой гнили.
Яго медленно обернулся. За его спиной
лежала покореженная «Виверна». Челнок едва не скрутило в спираль,
он уже наполовину врос в живую палубу, его покрывали тонкие вены
отростков, внутри которых блуждали бледно-розовые огни.
Все это было настолько
противоестественно, что Повелителя Ночи передернуло.
– Альтани, – позвал он тихо. Затем
прибавил громкости. – Альтани!
Едва Яго попытался воспользоваться
психическими способностями, колоссальная мощь, направленная извне,
едва не разорвала его голову, поставив воина на колени. Он смахнул
кровь с верхней губы.
– Проклятие, – процедил Яго сквозь
зубы и двинулся к выходу с палубы.
Очевидно, ни девочки ни пилота здесь
нет. В челноке тоже. Потому что если они остались в «Виверне», то
уже стали частью Скитальца. В это Севатар верить отказывался.
Он чувствовал, что как минимум
девочка жива. Она где-то здесь, на корабле. Севатарион не понимал,
откуда исходило это ощущение. Похоже, между ними образовалась
связь. Не на психическом уровне. На каком-то другом.
Выход с палубы перекрывала
перепончатая мембрана, которая с хлюпающим звуком разошлась, едва
Яго приблизился к ней. Держа кунаи наготове, преодолевая
тошнотворное отвращение, легионер шагнул в коридор.
Здесь было еще хуже. Повелитель Ночи
будто находился во внутренностях исполинского зверя. Мерзкая
пульсирующая плоть покрывала каждую поверхность. Но теперь к
прожилкам и пупырышкам на полу, стенах и потолке добавились вросшие
в них лица, навеки покореженные криками боли и отчаяния.
– Отцу бы понравилось, – криво
усмехнулся Севатар. Его самого подобные вещи не трогали. Ни в каком
смысле.
Он видел лица людей, эльдар, даже
орков. И десятки других, видовую принадлежность которых он не мог
определить. Все они были извращены и едва узнаваемы. Но все же
узнаваемы, и от этого выглядели еще ужаснее.
Яго петлял по лабиринтам отчаяния,
пытаясь отыскать в них какую-то закономерность. Но закономерности
не было. Его окружало воплощенное безумие, творение осклизлой
похоти, не скованной ни моралью, ни фантазией. Стоны и всхлипы
наполняли пространство, стены то сужались, то раздавались в
стороны, сводимые спорадическими конвульсиями, будто кишечник. Или
что похуже.