– Ха! Тоже мне, грешник. Да тут любой, кого ни возьми, перегрешит тебя на раз. За один день годовой твой зачин выберет.
– Не скажи, сынок. Коли не знаешь, не говори. Грехами не хвастают. Не меряются.
Черниговские братья, отряжённые в кашевары, разложили по мискам дымящееся варево. Дожидаясь, пока каша немного остынет, наёмники ковырялись в ней ложками.
– В Альмагарде монахов не жалуют, – заметил вскользь Эмельт, до сих пор, казалось, совсем не интересующийся болтовнёй.
– А я и не жалиться туда направляюсь, – возразил Роман.
Что-то в его фразе насторожило наёмников. Всех опередил Рыжий:
– А зачем? Зачем тебе в Альмагард?
– Пиво сопровождаю, – буркнул тот.
Монаху никто не поверил. Разговор вновь умолк.
Хельмут достал матовый кристалл и приложил к уху.
– Вот, пожалуйста, – шепнул Жирмята товарищу. – Откуда у такого пропойцы Слухач?
– Мало ли, – пожал тот плечами.
– Да он давно спустил всё что можно, – шептал Рыжий. – Мне Сейтсман рассказывал, они вместе по трактирам шатались. Ни гроша у него за душой не осталось. Одни долги да отрепья.
Ксюша повернулась к Хельмуту и спросила:
– Чего говорят?
Тот по привычке хотел нахамить, но что-то заставило его ответить нормально:
– Уимблдон. Рыцарский турнир на кубок Большого Шлема. Сэр Ругги против сэра Парфинга на мечах. Финальное состязание.
– И кто кого? – поинтересовался Сейтсман.
– Пока поровну. Ругги заработал очко, проведя рубящий удар в бедро, а Парфинг ответил колющим в живот.
– Ругги возьмёт верх, – вдруг вырвалось у Волошека. – Парфинг сильнее на голову, но в финале всегда слишком волнуется, пропуская даже нехитрые выпады.
– Ты почём знаешь? – уставился на него Хельмут.
Волошек смутился и замолчал.
– А он с ними бился, с обоими, – встрял Жирмята. – Обоих и одолел.
– Да ну? – не поверил Хельмут.
Остальные тоже недоверчиво посмотрели на друзей.
– Точно, – неожиданно для всех подтвердил Дастин. – Парень выиграл предыдущий Уимблдон. Бился под именем сэра Деймоса.
Орк повернулся к Жирмяте и добавил:
– Именно поэтому Тург и взял вас в отряд, а вовсе не потому, что ты сунул три медяка его секретарю.
Наёмники заржали. Не смеялись лишь Сейтсман и сам Жирмята. А Ксюша впервые посмотрела на Волошека с интересом, отчего тот смутился ещё больше. Он даже нарочно припомнил презрительный плевок и грубость наёмницы, чтобы малость компенсировать нынешнее её внимание и не перекраснеть.