— Получается, Семен мне не из-за книжки помогает? — уставился я
в пол и ковырял носком кед крашеные доски.
— Да, это я с ним поговорил, — признался сосед, — и он согласен
и насчет школы, и дальше…
— Вот так вот поверил и согласился? — недоверчиво приподнял я
бровь. Если вспомнить все байки и сказки про людоеда-сторожа…
— Он взрослее, чем кажется. Есть такие скучные взрослые слова,
как «конкурс на поступление», «блат», «льготы»... Ты не ведаешь их
значений, а Семен уже начал о первом из них задумываться. Без
второй вещи Семен не сможет поступить в университет. С третьей
сможет — но ее смогу дать ему только я, отец-одиночка инвалид.
— А? — не понимая, переспросил я.
— Он сможет учиться в хорошем университете, если я его усыновлю,
— расшифровал дядя Коля. — Поэтому согласился.
— Понятно… А он знает про меня?
— Нет, — коротко качнул сторож головой. — И ты не говори. Меньше
знаешь — крепче спишь.
— Это если я всю физику выучу — вообще спать не буду?!
— Это поговорка, — отмахнулся дядька. — Не знает — переживать не
будет. И выдать тебя не сможет.
— Он не станет, — убежденно произнес я.
— Я тоже так думаю, но давай не рисковать.
Сторож некоторое время молчал, разглядывая поверхность стола и
размазывая капельки воды пальцем. Показалось — решал, говорить мне
что-то или умолчать.
— А еще, когда придет время вытаскивать тебя отсюда, мне лучше
быть давным-давно уволенным, — все-таки сказал он. — Знаешь, что
такое месть?
— Ага. Это то, что Машк сделал с вашими тапками, — согласно
качнул я головой.
— Ну вот... Что-о?
Я бы пояснил, но в этот момент срочно доедал остатки вафель.
Интуиция!
Три следующих месяца прошли, как ванильная тянучка — вроде и не
торопишься, прислушиваясь и наслаждаясь, но вот раз — и нет ее,
кончилась вся.
Все это время дядька носился по городу и интернату, меняя
красивые фигурные бутыли с коричневой водой на серые справки и
довольные улыбки преподавателей, Семен почти ночевал у нас в
комнате, устало вглядываясь в десяток книг с цифрой восемь на
обложке. А я, лежа на постели, медленно нагревал свой браслет,
доводя до алого цвета, и остужал вновь — если окружить руки даром,
оказалось совсем даже не горячо.
Пока за этим делом меня не поймал дядька.
— Комнату спалишь, — почему-то совсем не зло сказал он, изучая
раскаленный до темно-красного обод в моей руке.