— Ты мне здесь не указывай. Пошла вон, дура! — он швыряет в неё
бумагами, открывает дверь и ждёт. — Посмотрю на тебя, когда на
коленях ко мне приползёшь!
— Баран... — кривится Изида. — Вот, бараний рог! Плати чеканной
монетой, живо! Подвела я его, видите-ли! А ничего, что у меня брат
— дерьмо? Сидит в доме, жрать хочет! Сосед, мерзкий, руки
распускает! Бабка всё никак не умрёт и никто не вмешивается! И снег
всюду, хуже которого только рыжие псы!
Изида наступает на него.
— Баранье ухо про деньги говорил, ты мне должен, я знаю!
— Какой ещё монетой, что ты несёшь? И это не мои проблемы! Я сейчас
охрану вызову, поняла? — и тут он сбавляет тон и холодно
усмехается. — За официальную работу свою ты зарплату получишь.
Только вычту из неё.
— Так, значит, да?
Изида отступает. Бросилась бы на него, да оторвала кое-что, что в
человеке от барана. Но ей ясно, что это всё только усложнит, а
потому лишь усмехается:
— Я проклинаю тебя, Каруил Михаловило!
Он не сдерживает смех и шире открывает дверь, бормоча себе под нос:
«вот дура же оказалась, дура».
***
Она идёт по узкой дорожке, единственной здесь очищенной от
снега.
Прохожие сторонятся её, косо смотрят, думают, наверное, что
больна.
Изиде тяжело, жарко, и одновременно с этим холодно из-за колкого
ветра, бьющего в покрасневшее лицо.
Сердце ноет в груди, желудок сводит от голода.
Руки сами собой лезут в пакет с едой, который дала ей та старуха.
Изида пробует что-то мягкое и липкое, похожее на затвердевшую пену
и останавливается посреди дороги, даже не обращая больше внимания
на проезжающие мимо вонючие колесницы.
Всё грохочет вокруг, мельтешит, новое тело то и дело даёт сбой,
денег, похоже, больше не предвидится... А для Изиды прекращает
существовать всё и вся, кроме этой тающей во рту сладости.
Она приходит в себя только тогда, когда в пакете не остаётся
ничего. С недоумением смотрит прямо перед собой, боясь пошевелиться
и обнаружить, что стала ещё тяжелее, и облизывает выпачканные в
креме губы.
— Нет, с этим надо будет что-нибудь сделать... — даёт она себе
указание, хотя и надеется, что долго ей терпеть эту тушу на себе не
придётся.
И в следующее мгновение Изида понимает, что совершенно не знает,
куда ей идти. Что-то подсказывает ей, что она свернула не туда и
окончательно заблудилась. Ирочка этой дорогой никогда не
ходила.