— Во дела, — тянет он, обуваясь. — Ну да ладно. Только меч мне
потом верни, — и он выходит, после чего за дверью слышится его
одобрительное: — Во баба!
Артём смотрит на Изиду испуганными глазами и переминается с ноги на
ногу.
— Я жду объяснений, что с тобой происходит! Я... хочу помочь.
— До тебя не доходит, смерд, а значит, ты мне ничем помочь не
можешь! О мире этом, если что, спрошу у тех, кто хотя бы жрать
приносит! Дом этот её, то есть мой, так что думай! Либо ванну
припираешь большую и прислуживаешь мне, либо ищи себе бараниху,
которая тебя терпеть будет, тьфу!
Артём, в сердцах хлопая дверью в зал, где и жил все эти дни, в
спешке принимается собирать свои вещи.
— Ванна и здесь огромная, дура! Я не виноват, что ты так себя
запустила.
Он вылетает из комнаты, забрасывая на плечо сумку, но прежде, чем
выйти из дома, хватает с серванта баночку со святой водой и
обрызгивает Иру. На всякий случай.
И в него летит вазой с увядшими уже ромашками, которые Ира купила
себе же на день рождение несколько дней назад.
Громоздкое кресло у камина, задумчивость на суровом лице,
заплетённые в мелкие колоски красные волосы, собранные на затылке в
упругий хвост.
Анд планирует день, сплетя пальцы в замок, уперев в них подбородок,
а локти в колени.
Утро выдалось не из лёгких. После бала пришлось унимать
сцепившихся, словно псы, людей, из которых не выветрился хмель.
Окуривать защитными от злых сил травами помещение. Хотя толку в
этом мало, учитывая наличие в замке рыжего пса. Затем выдалась
прогулка по окрестностям, чтобы урегулировать обстановку. Слухи о
том, что с госпожой не всё в порядке, Анду не нравятся. Особенно
то, с какой скоростью они распространяются и как влияют на и без
того враждебное к нему отношение людей.
В итоге уже к полудню пять человек оказалось в темнице.
Анд объявил всем, что пресекать смуту будет жёстко и
незамедлительно.
Он тяжело вздыхает и поднимается. Пора... Надо поговорить с Ир
Челиаб и обучить её. Всему...
Губы его против воли прорезает острая усмешка.
***
Ире снится сумасшедший бал, где все в откровенных красных платьях,
в железных ботинках, которые носила Маргарита, дай бог, если не
раскалённых, отплясывали в кругу. И она была в самом центре, и
нещадно полнела с каждым мгновением, отчего её платье трещало по
швам. И холодом жёгся взгляд Кирилла Михайловича, что стоял у стены
в белом смокинге, а затем ступил вперёд и стал кричать: