А найти меня здесь смогли бы только ребята нашего двора. Но они учились в бывшей женской школе, где, не будь отличником, должен был учиться и я…
Я лежал вниз лицом на мягкой сухой траве в ложбинке между могильными холмиками и уже не плакал. Слезы для этого горя кончились, говорила в таких случаях бабушка Крестная. Но облегчение не пришло. Чувства не спешили передавать власть разуму. И я лежал, подавленный и оглушенный.
Меня не покидало ощущение, что я вдруг потерял что-то очень важное в жизни, и это важное уже не вернуть никогда. Впервые нечто подобное ощутил три года назад, когда на моих глазах страшный взрыв разнес в клочья мою любимую воспитательницу и деревенских ребят, разложивших тот смертоносный костер под авиабомбой. Моя фотографическая память вдруг высветила ту поляну и те деревья с висевшими на их ветках обрывками одежды. И меня, с разгона упавшего в траву, споткнувшись о чью-то оторванную взрывом окровавленную руку. И тогда я лежал точно так же, ничком, и ощущение чего-то непоправимого впервые раздавило неокрепшую детскую душу. Тогда меня обманули, убеждая, что все это только приснилось. Теперь знаю точно – нет, не приснилось…
Обман и предательство – вот что сломило сейчас. Еще полчаса назад я был счастливым человеком. Пусть и огорченным несбывшейся надеждой увидеть море в «Артеке», но все же обрадованным началом последнего учебного года, который откроет нам с Женькой путь в нахимовское училище. И пусть я не попал летом в «Артек». Значит, нашли более достойного. И это справедливо. Можно огорчаться, но это не беда.
Но почему именно Женька поехал в «Артек» вместо меня?.. Этого бы никогда не случилось, если бы меня ни предали все. И первый, кто предал, это Женька. Он сделал то, что делать западло. Ни один вор такого не сделает…
Нет, я не буду поступать с ним в нахимовское училище. Мне больше не хочется быть моряком. Мне вообще больше ничего не хочется…
А тогда зачем учиться, зачем вообще жить?..
Я не пошел в школу первого сентября, и дома не настаивали. В класс меня с трудом вернули лишь через неделю.
Я не сел на свое привычное место напротив учительского стола, а прошел в конец класса и, вытряхнув ребят, сидевших за последней партой у окна, уселся там один. Это место стало моим навсегда – на все оставшиеся семь лет учебы в этой школе. И с тех пор только я сам выбирал, кому сидеть рядом.