Танцы Атиктеи - страница 3

Шрифт
Интервал


тающее навеки),
там, где морей сердца
льются друг в друга руками
(чертит заря без конца
навеки в волнах стопами),
музыка там – луна,
из-за нее приливы,
из-за нее отливы
(луной и заря полна —
как ночь освещают свечи,
луною блестят ее плечи).

«Глубины сердца на руках-равнинах…»

Глубины сердца на руках-равнинах
пускают корни, в пальцах прорастая,
и те цветут, касанья распуская —
цветы даров взаимных, двуединых.
И в музыке сплетаются венками
они, что никогда неповторимы…
И до конца не ясно, кем творимы
и чем полны: реальностью ли, снами?
Ответов нет. Но не нужны ответы:
любое таинство – всегда завет,
как страсть заката и покой рассвета.
Глубины сердца если им согреты,
необходимости в вопросах нет:
пусть лишь цветут объятий чудоцветы.

О, сердце, о, мягкое золото

Sólo tu corazón caliente,

y nada más.

Federico Garcia Lorca
О, сердце, о, мягкое золото!
(Через руки льет солнце свой светлый, свой трепетный лик)
И другими руками сияние это расколото,
чтобы сердце – другое – впитало его каждый блик.
Просветление —
лишь заклятие
и прозрение
темноты.
Так и знание —
лишь объятие
и сознание
правоты.
Вот и сердце – как солнце – всегда оно молодо! —
животворного золота чистый родник.

Сонеты о дарах Атиктеи

«Где слово мне найти для всех даров…»

Где слово мне найти для всех даров,
столь щедро расточаемых тобою,
текущих вдоль смотрящих с берегов
божественно, без умысла, рекою? —
для каждого движенья твоего,
в пространстве тающего вдохновенно,
для вздоха каждого (о, торжество
того, в чем жизнь всегда самозабвенна!),
для рук твоих, пьянящих, как вино,
не тело обнимающих, а душу
теплом лучей вечерних солнца… но,
им имя дав, я тайну ль не нарушу?
Нет! Слово будет тайной, как и взмах
руки твоей, как ночь в твоих глазах.

«Синеву немыслимую неба…»

Синеву немыслимую неба,
взором лишь вдыхаемую прежде,
вдруг к груди прильнувшую в волненье
и открывшуюся осязанью,
облаков неслышимую поступь,
белизною тающую нежной
орхидей, запечатленных сердцем,
вдруг открывшуюся слуху тела,
золото далекое заката,
теплотой наполнившего ночи,
вдруг рукам доверенное смертным
чистое, негаснущее пламя, —
вот, что ты даруешь, Атиктея,
щедро и божественно – свободно.

«Каждый твой танец – заповедь…»

Каждый твой танец – заповедь,
каждый твой танец – заводь
чувства, еще не сбывшегося,
и того, что потом не сбудется.
Каждый твой взгляд – всплеск молнии