Точнее, малолетний император не мешал бы руководить страной.
Если бы Николай отказался, Гучков готов был принудить императора отречься. Его коллега по Временному правительству Павел Милюков вспоминал: «Гучков не исключал и самых крайних форм устранения царя в форме убийства».
В этот решающий час Николай II осознал свое полное одиночество. Фактически его изолировали, армия вышла из повиновения. Николай понял: за отказ уйти придется заплатить жизнью. Наверное, он готов был пожертвовать собой. Но не женой и детьми, которые оставались в Царском Селе заложниками.
Император:
– Давая согласие на отречение, я должен быть уверенным, что вы подумали и о том впечатлении, какое оно произведет на всю остальную Россию. Не отзовется ли это некоторой опасностью?
Шульгин:
– Позвольте мне дать некоторое представление, в каком положении приходится работать Государственной думе. 28-го вошла толпа в Думу и вместе с вооруженными солдатами заняла всю правую сторону, левая сторона занята публикой, и мы сохранили всего две комнаты, где ютится так называемый Комитет… В Думе ад, это сумасшедший дом. Нам придется вступить в решительный бой с левыми элементами, а для этого нужна какая-нибудь почва. Если ваш брат великий князь Михаил Александрович, как полноправный монарх, присягнет конституции одновременно со вступлением на престол, то это будет обстоятельством, содействующим успокоению.
Гучков:
– У всех рабочих и солдат, принимающих участие в беспорядках, уверенность, что водворение старой власти – это расправа с ними, а потому нужна полная перемена. Нужен на народное воображение такой удар хлыстом, который сразу переменил бы все. Я нахожу, что тот акт, на который вы решились, должен сопровождаться и назначением председателем Совета министров князя Львова.
Император сказал:
– Во имя блага, спокойствия и спасения России я готов на отречение от престола.
Он один был полон дурных предчувствий. И не относительно своей судьбы.
– Я хотел бы иметь гарантию, что вследствие моего ухода и по поводу его не было бы пролито еще лишней крови.
Но все уверенно заговорили, что стоит ему уйти и страна успокоится.
Император пометил в дневнике: «Передал Гучкову и Шульгину подписанный и переделанный манифест. В час ночи уехал из Пскова с тяжелым чувством пережитого. Кругом измена и трусость и обман!»