Сократ было запротестовал, но Таласса встала на сторону сына.
– Мальчик трудится как проклятый. Отпусти ты его хоть на один вечер. Parakalo[43], Сократ.
– Ладно уж, так и быть, – смилостивился глава семьи.
Сам Демосфен не смог бы произнести столь изящную хвалебную речь, которой юный Тед Ламброс удостоил своего великодушного отца.
Вечером 17 февраля Тед побрился, надел новую рубашку, купленную в магазине «Джей Огэст», и свой лучший твидовый пиджак (ношеный, но почти как новый) и пошел к театру Сандерс. Оплатил вход. За эти деньги тебе полагался не только билет и море пива, но и участие в лотерее, в которой можно было выиграть как трубку из сухого кукурузного початка, так и рекламные пачки «Пэлл-Мэлл».
Deo Gratias[44], теперь он действительно был одним из них.
В половине девятого на сцену дерганой походкой выскочил чересчур загримированный конферансье, готовый объявить начало вечера. Его встретили гулом недовольства и невообразимыми непристойностями: вот такие они, утонченные гарвардцы.
Первыми выступили «Вдовы Уэллсли», группа из двенадцати юных и строгих на вид певиц из местного колледжа для девушек. Не успели они взять хотя бы ноту, как со всех сторон театрального зала посыпался град монеток, подкрепленный криками: «Раздевайтесь!»
Ведущий посоветовал девушкам поскорее покинуть сцену. Остальных исполнителей постигла та же судьба.
Этот концерт можно было считать молитвой перед ужином. Настоящий мальчишник начинался в Мемориальном зале, где томимых жаждой первокурсников ожидали триста кегов[45] пива.
Конечно, за ребятами присматривали: на мероприятии присутствовали четверо деканов, а также все прокторы и десять представителей полиции кампуса. Копы были достаточно сообразительными и надели дождевики, впоследствии сильно им пригодившиеся.
Вскоре весь пол Мемориального зала, в котором прошло столько торжественных университетских мероприятий, был залит пивом. То и дело затевались драки. Прокторов, пытавшихся помирить хулиганов, грубо отталкивали и швыряли на липкий пол.
Наблюдая за безумствующей толпой, Тед Ламброс отказывался верить своим глазам. И это будущие сильные мира сего?
В этот момент его позвали.
– Эй, Ламброс! – заорал кто-то. – Да ты трезв как стеклышко!
Это был Кен О’Брайен, учившийся вместе с ним в Латинской школе Кембриджа – мокрый и пьяный в дымину.