Демидовский... Никогда не слышала.
Итак, сначала надо избавиться от караула.
– Вы свободны, – бросила я служанкам и недовольно подняла бровь,
– что-то не понятно?
– Ну как же завтрак и портной, Ваше Сиятельство?!
– Не сейчас, – отрезала я. – Вон!
Иногда во мне просыпалась очень злая княгиня. Запричитав:
"Конечно-конечно", девушки попятились к двери. А я осталась наедине
с нерадостными мыслями.
Что мы имеем?.. Без сомнения, усыпил меня именно Вельмир. А
дальше? Кто этот загадочный Демидовский? Зачем глава тайной стражи
отдал меня ему?.. Прикусив губу, я лихорадочно думала. Сдал в
рабство, подарил? Или заточил как в монастырь, в наказание?
Дескать, посиди, княгиня, в красивой клетке, понервничай. Авось и
расколешь сама, без вмешательства Совета Язычников!
Великая Мара, неужели Данимир одобрил сей план? Или он не в
курсе? Могу ли я искать защиты у цесаревича? В любом случае иного
выхода, как возвращаться в столицу, у меня не было. Сердце на миг
кольнула невидимая игла: а что, если сестра поверила Суле? А Ян,
Мистислав? Последний, кажется, вообще затаил на меня обиду. Могу ли
я теперь доверять кому-нибудь?
Горько усмехнулась. Отмахиваясь от проблем, я загнала себя в
ловушку. Не удивлюсь, если видение Сулы – часть той игры, которая
закрутилась в Академии. Я не убивала Ольховского. Не буду врать,
когда-то я страстно желала его смерти, но... Мне было шестнадцать,
я ненавидела отца, монастырь и весь мир. Каждый день притворства,
молитв чужому богу и вере, сжигающей меня изнутри. Я, посвященная
Маре, дарующая холод и смерть, должна была воспевать покорность,
невинность и свет. Меня не принимал Великий Бог христиан, и меня
наказывала Мара за отказ от её дара. Языческая вязь на запястье
порой кровоточила, но отец скрыл её под железным браслетом, иначе
язычницу не взяли бы в монастырь.
Узнай монахини правду – и я бы отправилась к фанатикам,
ревнителям веры. Потому что их свет только для покорных.
Я научилась заливать спирт в щель между запястьем и браслетом,
терпеть боль от молитв, не пользоваться силой. Розги и тёмная
комната считались для меня нормой. А попытки побега – те вообще
были бесчисленны. Однажды меня нашли аж через месяц, и то с помощью
людей отца. Я задалась целью выжить назло. Ибо знала, что в
монастырь меня отдали на смерть. Слишком большой контраст был между
их верой и моей силой.