– Я уверена, что он сделает это с лёгкостью. Мой дядя – честный
и благородный человек.
– Отлично, – владетель-узурпатор поднялся, и я отметила, что
обивка кресла безнадёжно испорчена, – тогда жду вас в Храме.
Проронил и направился к двери.
– Прямо сейчас? – опешила я.
– Да, а чего тянуть. Я не люблю недомолвки. А между мной и вами
тем более не должно быть тайн.
Я не поняла, почему это «тем более», он не потрудился
пояснить.
Ушёл, чеканя шаг. Мне казалось, паркет проминается под его,
подбитыми железом, сапогами. Поступь захватчика.
Когда шаги затихли, я перевела дыхание, швырнула покрывало на
кровать и позвонила в колокольчик.
Слуги с позавчерашнего вечера, когда всё случилось, молчали и
были похожи на тени. Даже моя бойкая на язык камеристка Эбигейл
примолкла, отвечала только «Да, ваше величество», «Нет, ваше
величество». И выполняла свои обязанности, словно заводная
кукла.
Вот и сейчас она вошла, поникшая и бледная, кусая губы. Даже не
обратила внимания, что волочёт по полу моё парчовое платье.
Но я тоже – хороша королева! Забилась в свою комнату и просидела
тут, шокированная, раздавленная, двое суток, и даже не подумала,
что моим подданным нужна поддержка. Что они должны видеть свою
правительницу несломленной и сильной.
Устыдившись, я ласково тронула Эбигейл за руку, улыбнулась
(точнее было бы сказать – выдавила из себя улыбку) и спросила:
– Как вы, моя дорогая?
Бедняжка, наконец, не выдержала и разрыдалась. Её муж и брат,
рассказала сбивчиво, погибли, защищая тронный зал, где укрывались
мой дядя и ещё несколько придворных. Муж и брат Эбигейл были
лучшими среди королевских стражей.
Её потеря наложилась на мою – могила отца ещё, можно сказать,
свежа. И я расплакалась вместе с камеристкой. Так мы и сидели,
касаясь друг друга лбами и держась за руки.
Потом она помогла мне умыться, одеться и заплела мои золотые
волосы в сложные косы. Волосы у меня и впрямь золотые (моя родная
бабка – Златовласка), так что у нас это родовое. Правда, поскольку
я уже третье поколение то золотым у меня был лишь каждый третий
волосок. Но и этого хватало, что бы мои локоны, ниспадающие почти
до пят, искрились и переливались. Ну и как полагается принцессам –
у меня молочно-белая атласная кожа, синие глаза, алые губы. На
радость поэтам и менестрелям, охотно слагавшим оды в честь
прекрасной принцессы, и на беду мне. Потому что с моего
шестнадцатилетия отца одолевали женихи. Но, слава Истинным Богам,
папа не собирался выдавать меня замуж так рано. Да и достойной
партии, на его взгляд, не находилось. Но я всё равно тяготилась
красотой, как и тяжёлыми, до земли, косами…