- Здравствуй, папа, как доехал, как дорога? – показала
воспитание, пытаясь осторожно отстраниться.
- Катюшик… – обнял он меня, не обращая внимания на дерганье, и
крепко прижал к себе.
- Привязал себя там, как веревкой, идиот… и пилил ее по нитке, и
пилил каждый день… Прости старого дурака, такой отравой пропитался…
ненависть страшная штука, - бормотал он мне в макушку, - насколько
сильно любил ее, настолько сильно и ненавидел потом – до
исступления просто, до желания убить, уничтожить следы на
земле.
- И меня тоже? – отстраненно уточнила я.
- И от тебя подальше… от всего, что напоминало… - обреченно
прошептал он, - не видеть и не знать, забыть к...
- А зачем тогда приехал? – стоя на пороге комнаты, выясняли мы
отношения.
- Попустило, наконец, Кать, прояснилось в мозгах. Ну не совсем
же я идиот, как ты думаешь? Помрачение какое-то на самом деле, я
даже у психа лечился, - тяжело вздохнул он, - болезнь, помрачение,
отрава… Я болел, тяжело болел ревностью и ненавистью. А сейчас сам
себя не понимаю и как это вообще можно понять? Прошу тебя - прости
ты меня за все, что мы творили, прости меня, пожалуйста. Я уже не
смогу без вас.
- Да мы давно уже простили, - ответила бабушка с дивана, - нам
тоже нужно было от вас отдохнуть. Мы хорошо тут жили,
присоединяйся, если что. Кать, раздевайся уже, что ты в дверях
выстроилась? А цветы от кого?
- От магазина, - призналась я, согласно кивнув.
- Ни с кем не встречаешься? – удивился папа и тоже печально
кивнул, будто соглашаясь с чем-то, а потом улыбнулся: - Ну, а
хочешь, я тебя познакомлю? Есть у меня старый друг, это ему я тогда
продал свой бизнес и за нашей бабулей он тут без меня
присматривал.
- О как… - отреагировала бабушка.
- Да, они тогда всей семьей переехали с Урала. Завтра приглашает
в гости, у него свой дом и сын есть - Сережка, кажется. Но ничего
не обещаю – ему за тридцатник, может и женат уже давно.
- Вот вначале узнал бы точно, а потом и обещал, - ворчала
бабушка.
- Да уж… - поддержала я ее безо всякого энтузиазма, - а то я тут
уже вся в предвкушениях, а вдруг там все совсем не так?
Я вообще не представляла – о чем говорить с ним? Радостно
озвучить прощение? Я не была готова сделать это, наоборот – после
его слов обида вспыхнула с новой силой. А папа с облегчением
рассмеялся, стягивая с меня плащ. Я смотрела на него и отмечала,
как сильно изменился он за эти годы – поседел, похудел, на лице
прорисовались морщины, но почему-то от этого он стал еще красивее.
Его лицо… раньше на нем почти всегда читалось болезненное
напряжение – упрямо сжатые губы, резкая линия скул, жесткий прищур
карих глаз, глубокая морщинка между бровями. Сейчас же оно стало
умиротворенным каким-то, что ли? А взгляд – мягким и только
немножечко обеспокоенным. Ну да... он же чувствует себя виноватым
перед нами.