Не верить, но мечтать и истекать любовью,
Отчаявшись найти в тебе изъян.
Цветы не от меня… ромашки в свежих росах,
Букеты роз, сирень, жасмин, дурма-ан…
Не с нами... не у нас. Ну почему так поздно?
Где раньше ты была? За что мне эта осень?!
***
Я засветила марку - о ней знает Георгий. Запросто могла и не
говорить о ней, соврать, наконец – загонять иголки под ногти мне
точно никто не стал бы. Но он так упорно настаивал тогда, а моя
влюбленность к тому времени, очевидно, достигла своего пика. А как
следствие – неосознанная идеализация объекта мечтаний, хотя надо
было вовремя вспомнить о любовнице, и нимб безжалостно иссечь.
Но, скорее всего, главную роль сыграло безграничное доверие к
нему Сам-Сама. Гадать бесполезно - это сейчас я способна
более-менее разумно анализировать свои тогдашние поступки, да и то
только на расстоянии от него.
Здесь - в больнице, у меня кажется, должно найтись время, чтобы
не спеша подумать, но посетители идут один за другим, что начинает
слегка напрягать. И я спрашиваю у Ивана, не особо-то и надеясь на
честный ответ:
- Обход, тихий час, процедуры… В больнице отменили даже намек на
режим, в том числе и пропускной?
- Страшный велел пропускать к тебе всех желающих, безо всяких
ограничений.
Что-о-о…?! И это после того, как меня хотели убить? И что мне
после этого делать?! Думать…
***
Через неделю папа уезжал на поезде в свою Черногорию, а мы
провожали его. И как же хорошо, что это такие разные вещи –
провожать самолеты и поезда. Мы с бабушкой были совершенно спокойны
за него.
- Я буду звонить, но не очень часто, - говорил он, обнимая меня
на прощанье: - Новостей, интересных тебе, у меня почти нет. Охота
же тебя не интересует? А прямо сейчас я буду очень занят. Звони по
вечерам сама, слышишь? А я разок в неделю или когда затоскую, тогда
внепланово… Кать! Подумай, чтобы переехать ко мне насовсем, ладно?
Не сейчас! Просто подумай, попробуй привыкнуть к этой мысли.
Я крепко обнимала его и прятала лицо на его плече, вдыхая родной
папкин запах. Цеплялась руками за тонкую куртку яркого изумрудного
цвета и молчала. Почему-то думалось о том, что у нас мужчины очень
редко носят такие яркие вещи и хоть что-то хорошее есть в его
проклятой загранице. Отпускать его было тяжело. Я опять чувствовала
себя покинутым ребенком. Крутило в носу и чесались глаза –
просились плакать. Последние годы я стала нервной и сильно
подверженной настроению.