- Какая ты у меня, оказывается, нервная, - шептала я, страшно
раскаиваясь и уводя ее на кухню. Усадила и налив кипяченой воды из
стеклянного кувшина, поставила перед ней чашку. Села рядом, вытирая
резко повлажневшие ладони о трикотажные домашние штаны. Я помнила,
как ее тогда увозили на скорой - бледную, с закрытыми глазами... и
начинала паниковать.
- Выпей… Что же ты так реагируешь странно? Я же с тобой как с
подружкой - обсуждаю очередной этап своего поумнения. Это же
здорово, что я ее увидела, - принялась уговаривать ее.
- Пятьдесят капель накапай, - велела бабушка, слабо махнув на
меня рукой.
- Ба, - опять присела я рядом, подождав пока она пила свое
лекарство: - Если бы еще неделю назад… я и сама уже думала, а
поговори мы вот так – ушла бы оттуда точно. Но не сейчас. Сейчас
нас с шефом объединяют мысли, понимаешь? Он доверился мне,
даже просил совета, скорее всего не всерьез, конечно, но…! Это
понятно, что я просто небольшая деталька в механизме КБ. Но уйду я,
и механизм этот забарахлит. Не навсегда, само собой, но это -
время, а еще – доверие и… у нас взаимопонимание, близкое. И потом…
я уже почти выздоровела от своей болезни, потому что у меня нет
никакой надежды, понимаешь? Я не разрешаю ее себе, а он и не дает.
Я очень умная, ба, я решила встречаться с Сергеем, он ясно дал
понять, спрашивал... И мне он тоже нравится, я не буду никуда
спешить, присмотрюсь к нему – все, как ты говорила. Все будет
хорошо. Ну что ты у меня такая… маленькая? - баюкала я ее, чувствуя
себя ответственной и взрослой.
Клятвенно пообещала больше не маяться дурью, но ночью долго
вспоминала, как яркая естественной природной красотой, темноглазая
женщина тянула руки к шефу и, глотая слезы, говорила:
- Самсон Самуилович! Мы с Юрой… мы вам до конца своей жизни…
Он быстро, как только мог, поднялся из-за стола и подошел к ней,
утягивая за собой из переговорной.
- Ну-ну, не нужно этого, Леночка. Вы же понимаете… Давайте мы
вместе выйдем сейчас и хорошенько поговорим. Пускай девочки
спокойно кушают.
- Да-да! Вы извините меня, пожалуйста. Я влетела, помешала
вам...
- Ничего страшного… ничего такого страшного, - приговаривал шеф,
уводя ее за собой.
А я той ночью впервые мучилась от незнакомой до этого боли. Не
физической, но очень ощутимой, спирающей дыхание до состояния почти
осязаемой муки. Пришло оно – очень странное и неуместное чувство,
на которое я не имела никакого права - впервые в жизни я ревновала.
Представляя себе… да мне достаточно было представить ее руку в его
руке – как тогда у нас. Это было ужасно – чувствовать такое. Это
было ощущение полного бессилия и почти невыносимой обиды… на жизнь?
А еще злости на свою слабость, стыда, безнадежности и тяги… тяги…
Первый раз я хотела того, чего получить не могла – моя
платоническая любовь с редкими вспышками чувственности грозила
превратиться во что-то большее и страшное для меня. И с этим срочно
нужно было что-то делать.