До штаба Оборин ехал в полной тишине. За все время поездки он не
проронил ни слова, а раньше времени никто ни о чем его и не
спрашивал. И только в подвале штаба дружинников он заговорил:
— Вы всерьез думаете, что я вам расскажу об артефакте?
— Нам, может, и не расскажешь, а вот духовникам...
— Неужели Великий князь одобряет такие бесчеловечные методы
пыток? Мне казалось, вы корчили из себя благородных, или это только
для вида?
— Такие твари как ты не заслуживают милости.
Виктор рассмеялся и посмотрел в глаза Серпухову.
— Признай, это из-за Ксении? Ты до сих пор держишь на меня зуб
из-за того, что я увел ее у тебя из-под носа? Как тебе осознание
того, что своими действиями ты убил ее? Она ведь была там, в
особняке! Неужели ты не знал?
— Личные вопросы не касаются дел государственной важности, —
отозвался сотник, но по его лицу я видел, какие чувства он
испытывает. Об этой части биографии Серпухова мне было неизвестно.
— И не пытайся вывести меня на эмоции. Ничего, кроме презрения ты
вызвать не сможешь. Ты ведь прекрасно знал, что не сможешь
выбраться из поместья мимо нас. И все же попытался, а когда понял,
что дело дрянь, сдался. Ты настолько жалок, что даже не смог
умереть в бою или наложить на себя руки, чтобы не сдать важную
информацию.
Оборин молчал и только изредка бросал в сотника ненавистные
взгляды. А сказать ему по существу было и нечего, ведь Серпухов был
совершенно прав. Таких свидетелей не оставляют в живых, и даже если
мы проявим милость и отпустим его, Родионовы уничтожат его.
— Хорошо, я буду говорить, но при условии, что вы дадите мне
гарантии моей безопасности. Я хочу продолжить жизнь в другом
княжестве и под другим именем.
— А кто тебе сказал, что твоим словам кто-то поверит? Ты упустил
возможность выбраться сухим из воды, теперь все, на что ты можешь
рассчитывать, деликатное считывание твоей памяти духовниками. Для
этого расслабься и не препятствуй работе наших специалистов, так ты
сможешь сохранить значительную часть своего сознания.
— Гнусная тварь!
Оборин дернулся, но дружинники тут же припечатали его, и он
обессилено сполз на пол. На мгновение мне даже стало жаль Виктора.
Он скрутился калачиком и далобно скулил, осознавая неотвратимость
расплаты.
Серпухов кивнул, и двое духовников стали по сторонам от Оборина
и положили руки ему на голову. Еще двое дружинников перевернули
одаренного на спину и держали, чтобы своим брыканием он не мешал
работе.