– Как же, как же, помним, – без запинки угодливо привирал обласканный вниманием полицейского сапожник Гедалье Казацкер, к которому Гаршва частенько забегал обогатить свой скудный идиш, выученный за долгие годы общения с евреями, и при случае согреться дармовой чаркой кошерной наливки. – Мы Менахема-цыгана и после смерти не забудем.
– После чьей смерти?
– Как это чьей? После его, конечно. Что там говорить – знаменитость! Были у нас и пророки, и цари, но евреев-конокрадов в помине не было. Не сойти мне с этого места, их и вовсе бы не было, – клялся льстивый Казацкер, – не вздумай этот бесшабашный Менахем угонять рысака нашего бургомистра. Вы, господин Гаршва, человек умный – иначе бы не служили в полиции, а день-деньской подбивали бы, как я, грязные подметки, – скажите на милость, зачем нам, евреям, которые, можно сказать, с детства и до гробовой доски ходят пешком, чужие лошади? Землю мы не пашем, ни за кем галопом не гоняемся, сидим себе тихонечко за колодкой или за швейной машинкой, чтобы заработать на субботнюю халу и фаршированную рыбу. Зачем нам чужие лошади, да к тому же – английской породы?
Еврейские вопросы ставили Гаршву в тупик. Не успеешь выкорчевать один, как отрастает дюжина таких же каверзных.
– Это правда, землю вы не пашете и ни за кем, слава богу, на рысаках галопом не гоняетесь, и если бы вашему Менахему не вздумалось угонять рысака господина бургомистра, все было бы по-другому, – бормотал захмелевший Гаршва. – И ради кого он пустился на эту авантюру? Ради дочки рабби Иехезкеля – Голды? Ради Мельниковой внучки Хаси? Ради вашего поскребыша – Песи?
– Ради моей Песи пока никто никого не угонял. Дай-то бог, чтобы еще при моей жизни нашелся охотник, который бы угнал ее вместе с приданым. Какая дурь втемяшилась Менахему в голову, что он вместо того, чтобы обменяться обручальными кольцами с еврейкой, увязался за дикаркой, имени которой толком-то не знал, и из первого жениха в округе стал первым евреем-конокрадом…
– Говорят, эта цыганка и по сей день ему покоя не дает. Как только услышит за окнами скрип ихних колес, так он ноги в руки и – на косогор к табору.
– Не дает, к сожалению, не дает, – подтвердил вечный кивальщик и поддакиватель Гедалье Казацкер. – Если бы он втрескался в какую-нибудь из ваших – Ону или Гражину, это куда бы ни шло. Пусть они и другой веры, но свои, здешние. А у цыган какая вера? Они только в воровство верят. И где это слыхано, чтобы нормальный еврей менял свой дом на табор.