*****
Зачем-то задержав дыхание и закрыв глаза Евгений шагнул прямо в
мираж средневековой деревни, что начиналась сразу за невысокими
перилами, отделяющими проезжую часть спального района от парка.
Он боролся с головокружением, тошнотой, слезящимися глазами и
общей слабостью ежедневно в течении последней недели и когда уже
начал слышать звуки и запахи никак не вяжущиеся с современным
городом, решил идти напролом.
Комок в горле уже привычно перехватил дыхание, спазмы в животе
едва не скрутили парня пополам, перед зажмуренными глазами
взрывались ярко-красные круги, а боль головы пророчила скорый
обморок, но он все же сделал ещё один шаг ставшими ватными ногами.
Сделал шаг на серый, выщербленный асфальт городской улицы, а нога
вдруг опустилась в мягкую, душистую луговую траву. Шум проезжающих
машин сменился шелестом разнотравия, стрекотом кузнечиков и пением
птиц. Привычный смог, запах выхлопных газов ожидаемый при вдохе
оказался вдруг сладким воздухом цветущего поля с нотками хвойного
леса. Сердце вдруг сбойнуло и в таком здоровом теле молодого
мужчины внезапно поселилась немощь.
Женя явственно ощутил, что не способен больше сделать ни шага,
ни открыть глаза, ни даже вздохнуть самостоятельно! Он умирал!
Умирал тихо, без паники, без агонии, как-то даже облегченно, словно
давным давно уже ждал этого облегчения.
Ну и пусть! Это даже хорошо, что я умру вот так, в странных и
таких прекрасных грёзах! Не во сне, не на больничной койке, ни в
какой-нибудь аварии или не дай бог не в бою. А вот так, на цветущем
лугу, под летним тёплым солнцем, в собственной иллюзии, к которой
стремился.
Он не почувствовал, как его тело упало в мягкий ковёр
разнотравья, не услышал последних ударов своего сердца, не
зацепился за мысль о сестре, промелькнувшую в последний момент его
угасшего сознания.
Где-то в глубине палаты интенсивной терапии, в клубке проводов,
трубок, датчиков и сенсоров что посылали сейчас панические сигналы
на сложную аппаратуру жизнеобеспечения и мониторинга, С последним
ударом измученного сердца по высохшей до состояния мумии щеке
прокатилась быстрая слеза из так и не открывшихся глаз.
Первые глюки я поймал как только вывалился в грязную воду
речной затоки у выхода из данжа. Мне привиделось хмурое небо над
великой равниной восточных земель Пангеи, где на ровной как стол
земле скакал галопом целый табун низкорослых и лохматых лошадок.
Впереди большого табуна, разбивая сочные стебли каких-то растений,
нёсся крупный жеребец, то и дело оглядываясь на еле поспевающих за
ним коней помельче. В глазах застыл ужас и обреченность в перемешку
с надеждой, что вдруг удастся скрыться, убежать, выжить. Мой взор
вдруг вспорхнул испуганной птицей ввысь, к самым свинцовым тучам
над головами табуна и я увидел причину этой паники. Всего в
нескольких сотнях метров позади самых слабых и потому отстающих
жеребят и беременных кобыл неслись псы. Чёрные, лоснящиеся бока
поджарых тел неспешно вздымались, бугрились мышцами грудные клетки,
блестели ровные, белоснежные клыки а в глазах не было ничего, кроме
азарта и радости. Для четверых огромных псов, данная охота была
лишь развлечением, веселой разминкой. Они были сыты, свежи и
абсолютно счастливы от обретённой свободы и силы. Порвав в клочья
стаю степных львов двухсотых уровней, они полностью доминировали в
этой степи, развлекаясь как могли.