У Никиты разрывалось сердце, слыша
её причитания и видя дрожащие руки, порхающие ласкающим жестом по
телу, прикрытому простыней. Он завис позади в оцепенении и изучал
тонкую бледную кисть с голубыми прожилками выступающих вен,
показавшуюся сбоку.
— Никита Глебович, — обратился к
нему доктор. — Ну хоть вы образумьте. Мы на такое не
договаривались.
Сколько раз Никита также успокаивал
ополоумевших от отчаяния и шока людей до приезда штатного
психолога. В этом они были с врачами похожи: и те и те спасали
людей, но бОльших циников, пожалуй, трудно было найти. Иначе никак,
нельзя пропускать через себя столько чужой боли. Можно просто
выгореть.
Но один черт когда дело касалось его
самого и близких людей все установки забывались. Он мог бы
поспорить, что мать, едва ли не потерявшая своего единственного
ребенка и вновь его обретшая вольна делать все что ей угодно, чтобы
не захлебнуться в своих переживаниях, чтобы выплеснуть всю свою
надежду и всепоглощающую любовь. Но не стал усугублять ситуацию.
Как тут успокоишь, когда у самого всё внутри дрожит и кажется, что
сердце выпрыгнет из груди. Зря он выпил кофе, адреналина ему и в
этот момент хватало с избытком.
У него самого глаза защипало от
слёз, когда он, обняв за плечи Валентину Ивановну и помогая ей
приподняться, встретился с чистым, голубым взглядом знакомых глаз.
Как Никита ни готовился, но всё равно сдавило дыхание и стеснило
болью грудь от радости. Он быстро сглотнул, пытаясь избавиться от
плотного сухого комка в горле.
Ему казалось, что время замедлилось
и даже воздух стал тягучим и тяжёлым. Ни вдохнуть, ни
выдохнуть.
Никита с жадностью кладоискателя
пытался найти в глазах напротив свою любимую Полину, образ которой
он хранил в своей памяти. Конечно, он пересматривал иногда её
фотографии, но ведь человек это не только набор внешних признаков в
виде курносого носа, высоких скул или пухлых губ. Это совокупность
жестов, мимики, голоса, поворота головы, улыбки и много чего
другого, вроде неуловимого, но важного и узнаваемого.
Ничего.
Ничего знакомого он не находил в
этой чуждой измождённой тяжёлой болезнью девушке. Только бездонные
глаза и растерянный взгляд потерявшегося в пространстве
котенка.
— Она не помнит меня, Никита, не
помнит... — громко всхлипнула у него на груди теща и это выдернуло
его из заторможенного состояния. Только теперь он понял, почему
взгляд Полины показался ему холодным и отчужденным: в нём не было
узнавания. И любви тоже не было.