Раталли уже успел за время пребывания в Стамбуле прогуляться
по улицам этого древнего города. Увидеть удалось многое, что он не
просто запоминал, но и записывал. Зачем? Так приказал Чезаре, а его
стоило слушаться в таких делах. Чего хотел кардинал Борджиа? Как
всегда… странного. Его интересовало, насколько сильно изменилась
бывшая столица Византии за те сорок лет, что прошли с момента
крушения последнего обломка некогда великого Рима Восточного. Вид
улиц города, люди, его населяющие, общие ощущения и сравнение их с
теми, которые возникали при посещении Рима италийского.
Бывший кондотьер не собирался забивать себе голову сверх
необходимого. Приказали смотреть, слушать, записывать? Вот он и
выполнял порученное, стараясь сделать это с предельным усердием.
Пусть потом Чезаре разбирается, что делать с его наблюдениями, как
их использовать в своих целях.
Но и ему было ясно – это уже не Византия, а Османия. Не
Константинополь, а Стамбул. Прежнее же население частью было
перебито во время падения города, частью обращено в рабство… Частью
же просто покорилось, включая духовенство. И тут ему вспомнились
слова кардинала Борджиа, сказавшего очередные запоминающиеся, но
необычные для «князя церкви» слова: «Для многих из них важна только
вера, но не кровь и не честь. Так было в испанских землях, в
Московии, так же стало и в бывшей Византии. Окажешься там, сам всё
увидишь».
Вот Раталли и увидел, хотя не был уверен, что хотел подобных
зрелищ. Бывшая твердыня христианства – одна из нескольких, но не
это главное – ныне захваченная магометанами, по улицам которой
ходят завоеватели, переделавшие самые значимые христианские церкви
под свои мечети, множество христианских же рабов, пленённых в
разных европейских землях. И в то же время по этому самому Стамбулу
вполне свободно перемещаются… христианские же священники. Не
находящиеся в составе посольств, а именно живущие тут постоянно.
Ведущие службы, молящиеся Господу и… ничуть не смущающиеся
происходящим вокруг.
Одно дело слышать про творящееся тут и в иных местах, пусть
из уст человека, которому можно и нужно верить. Совсем другое –
увидеть это самому. От подобного что-то в душе матёрого наёмника…
не хрустнуло, а скорее изменилось. Ему было не привыкать к обману и
лицемерию, но… Но должно же было быть в жизни хоть немного святого?
Должно. Только сейчас это самое «святое» словно задало вопрос: «А
то ли ты считал святым, Винченцо? Тех ли людей считал проводниками
высших сил, воли небес? Или ещё того хуже…» Додумывать
папский легат откровенно побоялся, зато напомнил себе о том, что по
прибытии обратно в Рим непременно поговорит с кардиналом Борджиа не
только о порученном ему, но и о другом, о личном.