– Правда я умею делать это? – спрашивала она, склонившись над ним и разглядывая его лицо. – Уж чего-чего я не могу, а это умею, правда? Я даже не знала об этом. Недаром во мне течет польская кровь. Ты доволен мной, милый?
При лунном свете он видел ее блестевшие, как ртуть, глаза, которые бегали по его лицу, словно впитывали его в себя.
– Вот так бы и смотрела на тебя всю жизнь. И больше ничего-ничего мне не надо. Раньше я думала, что тот, которого я полюблю, будет обязательно самый-самый красивый, а ты оказался совсем обыкновенный, и я знаю об этом а люблю еще больше, чем предполагала. Я бы все равно выбрала тебя одного среди тысячи красавцев. А ты меня любишь, милый?
Он молча протягивал ей губы.
– У тебя это было с кем-нибудь? Ты, конечно, можешь не отвечать, но я хочу, чтобы была у тебя первой. Хочу, слышишь? – Она вдруг отстранилась, задумалась. – А впрочем, какое это имеет значение?
– Какое это имеет значение, – повторил он, но вспомнив Марка и его ухмылку, подумал, какое большое значение это имеет.
Они заснули под утро одновременно, как умерли.
9. Он проснулся внезапно, словно от прикосновения, и чуть не закричал от страха: над ним висело мертвенно бледное лицо с ввалившимся ртом и впадинами вместо глаз. Было темно. Он зажмурился и почувствовал, как по спине пробежали мурашки. Тотчас раздались шаркающие шаги и скрипнула дверь. Он догадался, что это была Бронина бабушка, и вытер холодный пот со лба.
Окна были закрыты ставнями, и сквозь щели пробивался слабый свет. Долго глядел он в незнакомый потолок, думая с жалостью о старухе и нежностью о Броне. Она, словно почувствовав это, заворочалась и прижалась к нему. Во сне лицо ее выглядело совсем юным и с закрытыми глазами оно напоминало живописную горную долину с яркими красками: губами со следами вчерашней помады, зернами зубов в полуоткрытом рту, носом с точками ноздрей, пятнами румянца на щеках, дрожавшими, словно на ветру, ресницами, дугами бровей, рассыпанными по подушке волосами, – но без глаз на всем этом лежала печать безмолвия и холода.
Внезапно его пронзила мысль, от которой он привстал и потянулся к сигаретам: лежавшая рядом с ним девушка – чужая ему. Он не любил ее и не мог полюбить, как бы ни хотел этого и как бы она его не любила.
Он поискал глазами, куда стряхнуть пепел, и опять задержал взгляд на Броне. А может, все это бред, плод его фантазии: и черные волосы, и карие глаза, и идеал и его воплощение – Рита? Разве не также прекрасны эти пшеничные волосы и скрытые под ресницами кобальтовые глаза?