Строгий сержант, намаявшийся с посетителями, спросил пропуск.
– Да какой еще пропуск, мила-ай, – пропела женщина, – я из самой Сибири прикатила, а там никаких пропусков не дают.
Наконец сержант сжалился, спросил имя и фамилию больного, проверил по спискам.
– Нет, мать, тут вашего сына, ищите в другом месте.
– Да как же нет-то, вот и потрет его висит и по теливизору его показывали. Приехала, а тут еще и не пускают. – Женщина заплакала, вытирая слезы концом платка, который был под шалью. – Сы-ын это мой родненький, Ко-олька. Один он у меня, никого больше на свете нет. А тут еще и не пуска-ают.
Но бдительный сержант не дрогнул, он уже столько повидал на своем посту «родственников» безымянного солдата, что уже никому не верил. Но, видно, что-то дрогнуло в его душе, он вызвал Меркулова и показал на заплаканную женщину:
– Вот, товарищ капитан, говорит, что она мать этого солдата. – И показал на портрет.
– Здравствуйте, – поприветствовал ее Меркулов и, заметив, что их начинают окружать любопытные посетители, добавил: – Давайте пройдем в мой кабинет.
Сержант исподлобья посмотрел на капитана и, отведя глаза, неуверенно сказал:
– Сумку бы проверить надо, мало ли что.
Но Меркулов так на него взглянул, что сержант чуть не поперхнулся. В кабинете женщина степенно развязала шаль, опустив ее на плечи, показала свой паспорт, свидетельство о рождении сына, фотографии. Сомнений не оставалось – парень, потерявший память, обрел имя и мать.
Женщина не спешила в палату к сыну, видно, что-то еще держало ее вдали от него. Она взахлеб рассказывала о своей нелегкой судьбе, которая была копией судеб тысяч российских женщин. Она говорила, одновременно плача и улыбаясь сквозь слезы там, где речь заходила об ее ненаглядном сыночке:
– Ведь сама-то я детдомовская, прижила Кольку с одним лесорубом. Прилипчивый был, паразит. Я тогда в леспромхозе работала, а он, как только узнал, что я беременна, рассчитался и уехал куда-то. Куда, и до сих пор не знаю. Ростила одна, леспромхоз, спасибо ему большое, помогал. Выкормила, выучила, вырастила, а тут – армия. Я три дня в ногах у военкома валялась, просила, умоляла, чтобы он не забирал моего кровинушку. Убедил он меня, проклятый, что не может этого сделать, пообещал его пристроить в строительную часть, чтоб не послали его в Чечню или еще куда. Я и поверила, дура.