«И это будешь не ты».
- Уйди! - крикнула она, с силой отталкивая его и хватаясь за
рёбра. - Иди, целуй тех, кто хочет тебе принадлежать! «Твоих»
женщин! Тех, кто покорно делит тебя по дням недели, по расписанию
получая доступ в твою спальню!
Глаза Аслэга в ярости распахнулись, и страх вдруг немного
потеснил злость, что захлёстывала Камайю. Он стремительно шагнул к
ней, и она отступила, но он дёрнул её к себе, снова целуя, с силой
сжимая её руку.
- Что ты себе позволяешь! - крикнула она, с усилием отрываясь от
него. - Уйди!
Рука сама взлетела, она не успела остановить её. Пощёчина вышла
хлёсткой и звонкой, Аслэг поджал губы и отшатнулся, гневно хмурясь.
Камайя стояла, свирепо дышала и прижимала ладонью повязку, пытаясь
убить его взглядом, но полумрак мешал, и он сжал кулаки и вылетел
за дверь, грохнув ею так, что бокал жалобно звякнул об кувшин,
стоявший рядом.
Камайя тихо, но страстно выругалась ему вслед, подавляя желание
кинуть в дверь мягким башмачком, потому что для этого пришлось бы
нагибаться. Она добрела до постели и дёрнула одеяло на плечи,
потревожив рану. Почему воспоминания о страхе предыдущей ночи
затерялись в этой ярости, которую он вызывает у неё? Сайпо керэйм
та катар, кеймос, скейла, чтоб ему пусто было! Влеко скет, та
катаве! Камайя лежала, то рыча, то бормоча ругательства и
проклятия, пока наконец ярость не иссякла, и сон не победил её,
разжимая яростно сжатые кулаки.
- Госпожа, Аулун пришла, - тихо окликнула Вирсат, нежно гладя
Камайю по плечу, возвращая в звонкое зимнее утро. - Говорит, надо
осмотреть.
Пальцы Аулун были тёплыми и нежными, а мазь из горшочка холодила
кожу. Камайя стояла, скосив глаза на багровые пятна на нежной шее
лекарки, но спрашивать не стала.
- Госпожа, рана не беспокоит?
- Вчера болела. Когда я… Когда махала рукой.
- Госпоже не стоит делать так больше. Аулун принесла свежий
отвар, добавила туда ещё несколько трав. Тело госпожи сильное, яд
быстро вышел. К полудню лекарка приготовит ещё одно очищающее
снадобье.
- Аулун, какие новости в городе?
- Господин Руан сказал…
Дверь резко распахнулась. Камайя прищурилась: на пороге стояла
улсум Туруд с двумя служанками, а перед ними, во главе этого
чудесного, такого желанного этим зябким утром посольства
шествовала, задрав холёный носик, Йерин.