- Я знаю, - Таровицкая вздохнула и пожаловалась. – А нас тут в
убийстве обвинить пытаются…
- Не удивлен, - Димитрий понял, что до ванной комнаты, где
должен был быть халат, он не доберется. И вовсе не сумеет пока и
шагу сделать, потому как ноги не слушаются. Шелохнешься, равновесие
утратишь мигом, и полетишь тогда рожею да в пол.
- Мы не убивали!
- Удивлен.
- Я не убивала, - наконец, заговорила рыжая. – Я его оглушила
только… и связала, чтобы не убежал. А когда вернулась, он уже
мертвым был. Он говорил про бунт и… вообще смуту… и…
Она запнулась, замолчала и покраснела так, премило.
А Димитрий вздохнул.
Что за жизнь? Поболеть и то без трупов не дадут.
- А ваш заместитель, такой, кучерявенький, - Таровицкая
покрутила пальцем у виска. – Решил, что Лизавета его убила…
- Его, между прочим, отравили, - вмешалась Одовецкая.
- Заместителя? – не без надежды поинтересовался Димитрий,
правда, сбыться оной было не суждено.
- Газетчика!
Плохо.
Отвратно просто… газетчиков убивать никак неможно, ибо вони
поднимется… небось, сразу заговорят про невинные души и кровавый
режим, который борцов за всеобщее народное благо душит.
Ну или травит.
Объявят мучеником, тут и думать нечего.
- Рассказывай, - Димитрий ткнул пальцев в кресло, а сам
попытался сделать шаг, но удержался на ногах с немалым трудом. –
Твою ж…
- Это скоро пройдет. Остаточный паралич, - Одовецкая сдавила
пальцами запястье. – Вам стоит пока присесть. И вообще вы
понимаете, что с вашим образом жизни вы не то, что до ста, вы до
пятидесяти лет не дотянете? Вы истощены…
Все же целителей Димитрий не долюбливал.
Занудны они.
- А может, - он поморщился, но силу, которую вливали –
прохладную, мятную, - принял. – Вы все же Стрежницкого навестите…
проверите… заодно и подлечите…
- Так вы ж возражали? – Авдотья поднялась первой.
- Передумал…
- Экий вы, передумчивый, - Таровицкая тоже встала и, расправив
юбки, произнесла. – Полагаю, у вас хватит совести о Лизавете
позаботиться? Она точно никого убить не способна…
Глава 11
Его было жаль.
Вот нельзя мужчин жалеть, это Лизавета давным-давно усвоила. Не
любят они того. И вовсе злятся. А потому жалость к ним надобно
скрывать, а лучше и вовсе делать вид, будто все в порядке.
Но князя все равно было жаль.
Какой-то он… неприкаянный.
И девицы эти… бестолковые. Подушек кружевных натащили, а
переодеть не переодели.