2. Глава 2
Глава 2
…Микола, прозванный Хромым, обретался на паперти. Он сидел, подогнувши единственную ногу, примостивши рядом самодельный костылик, и вид имел до того жалостливый, что женщины, спешившие к вечерней молитве, то и дело жаловали бедолаге копеечку. Впрочем, конкурентов у Миколы было немного: пара бабок весьма благообразного вида и юродивый, что имел привычку петь срамные частушки. Правда, после он падал на колени и принимался истово креститься на храм, а то и поклоны бил, да старательно так, лоб до крови расшибая.
- Микола? – мальчишка описал хозяина паперти весьма точно.
И лицо у него рябое.
И глаз гноится, и рот кривой. Вот только кривизна эта наигранная, да и не пахло от Миколы нищетой, напротив, от лохмотьев исходил слабый аромат табака.
Причем, весьма недурного.
- Па-да-а-айте на пропитание, - заголосил Микола, и бабки закрестились, закланялись, а юродивый крутанулся на месте. – Боле-е-езному… одино-о-окому…
Глеб кинул рубль.
- Знаешь? – он показал коробку, на которой еще держались ошметки тьмы.
Микола подслеповато мигнул, рот его приоткрылся, выпуская пену.
- Мыло выплюнь, - присоветовал Глеб, - а то подавишься еще ненароком. Ты мне не интересен. Скажешь, кто коробку передал, и с полицией связываться не буду. А нет, то ответишь и за себя, и за того парня.
Кусочек мыла Микола сплюнул в ладошку и просипел:
- Так, знать я ничего не знаю… ведать не ведаю…
- Значит, полиция?
- Пожалей, господи-и-не, сироти-и-нушку…
- Слушай, сиротинушка, - Глеб присел и заглянул в глаза. – Я ведь и вправду в полицию пойду. Ты, конечно, сделаешь вид, что знать ничего не знаешь. И добиться свидетельских показаний у меня не выйдет, потому и получится, что кругом ты невиновный. Но… оно тебе надо меня злить?
Микола закатил глаза.
- Я ведь пока добром прошу. Скажи, кто коробку эту принес…
Пена пошла изо рта, а тело задергалось.
- Поможите! Поможите! – взвизгнул юродивый. – Жизни лишают!
Твою ж…
- Бедненького меня маменька бросила… папенька бросил… проклятые, проклятые… грядеть лето черное, лето красное, кровью меченое… и будет кровушка идти, литься да по камушкам, ручьями-ручейками… - юродивый шел боком, приступочкой, похлопывая себя по бедрам, и голос его звенел над площадью, заставляя людей задерживать шаг. – А все почему? Боженьку обидели… заветы егоные позабыли… не велел со смертью играть, а они взялись. Пришли. Живое забрали, мертвое слепили. Душу продали… Боженька плачет. Богородица кровавыми слезьми заливается…