- Та не за что, княже… работа у меня такая… к Аврелию Яковлевичу
везть?
Себастьян кивнул, сглатывая кислую слюну, которая подкатывала к
горлу. Он стискивал королевский перстень, который, впрочем,
оставался холодным, и прислушивался к урчанию в животе.
Чудилось – шевелится в нем нечто…
Шевелится и растет, того и гляди разрастется настолько, что и
вправду кишки раздерет.
Помирать не хотелось.
Уж лучше бы и вправду под венец.
Глава 2. Где Аврелий Яковлевич
вершит волшбу, а тако же совершается душегубство
Люди могут жить долго и
счастливо, но как их заставить...
Философский вопрос, конкретного
ответу не предполагающий, но меж тем занимающий многие светлые и не
очень умы.
По дороге Себастьян вновь стошнило.
И Агафий, вздохнув, привстал на козлах:
- Держитеся, княже. Скоренько поедьма.
Он сунул два пальца в рот, а после свистнул так, что каурая
лошаденка, в пролетку запряженная, завизжала со страху да не пошла
галопом – полетела. И пролетка с нею полетела, с камня да на
камень. Себастьяну пришлось вцепиться в борта.
Он думал об одном: как бы не вывалится.
И мысли эти спасали от тянущей боли в животе. Агафий же, стоя на
козлах, знай себе, посвистывал, и этак, с переливами, с
перекатами…
Кажется, на площади Царедворцев, Себастьян-таки лишился чувств,
ибо ничего-то после этой площади и не помнил, и не мог бы сказать,
каким таким чудом вовсе не вылетел из несчастной пролетки, и как
она сама-то опосля этакой езды уцелела.
Он очнулся у дверей знакомого особняка, удивившись, что стоит
сам, пусть и обняв беломраморную и приятно холодную колонну. Над
нею, по широкому портику, расхаживала сторожевая горгулья да
подвывала тоненько. Она то распахивала короткие драные крылья, то
спину по-кошачьи выгибала, то трясла лобастою уродливой башкой и,
грозясь незваным гостям страшными карами, драла каменный портик.
Звук получался мерзостнейший, и вызывал он такое душевное
отторжение, что Себастьяна вновь стошнило, прямо на розовые
кусты.
- Эк вас, княже… - сказал кто-то, но кажется, уже не Агафий.
Тот был за спиной, грозил горгулье не то пальцем, не то бляхой
королевское особой стражи, главное, что та от бляхи отворачивалась
и мяукала.
В дом Себастьяна внесли на руках.
- Э нет, дорогой, не вздумай глаза закатывать, чай не барышня
обморочная…
Под нос сунули нечто на редкость вонючее…